Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [90]

» [ПСРЛ 5, 1851: 262].

В представленном отрывке очень четко указывается на неблагоприятные природно-климатические условия зимы 1420/21 г. Аналогичная ситуация сложилась и в весенне-осенний период 1421 г. «Вь лето 6929. Сентября, быша мрази велицы зело; и того же месяца вь 15 день, паде снегь и иде 2 дни и 2 нощи, и возста буря велiа и студень велми и мрази велицы; и потомь наки соиде снегь, и мало жита пожато бысть, и паки поиде снегъ и быша мрази, и быстъ гладъ по всей земле Русстей земле» [ПСРЛ 11: 236]. «И мало людей во всей Рустей земли, и сугубо умираху человецы от глада» [ПСРЛ 31: 101].

Наиболее наглядным свидетельством неблагоприятных климатических условий является сообщение о масштабном наводнении, произошедшем в этот год в Новгороде [ПСРЛ 3, 1888: 410–411; ПСРЛ 5, 1851: 23; ПСРЛ 11: 236; ПСРЛ 24: С.181]. Наиболее ценные сведения о новгородском наводнении хранятся в тексте Софийской второй летописи: «Въ лето 6929 в Новгороде поводъ велика быстъ во Волхове и снесе 20 городень великого мосту, и буре велице бывши, и разбиша от воды, и уличнии мости и храми мнози от основаниа исторжени быша, мнози же воды ради на верхъ хором живяше. И монастыревъ 19 обиятъ вода, яко ни пению быти в них. И толице скорби бявше, яко уж(е) людем чающим потопа нашедшу на них.». Причем, приведенные следом слова об огненном дожде явно указывают на масштабную эпидемию, разразившуюся в Новгороде. «И еще же паки и туча велика взыде майа 19 с полуднии с громом страшным и с шумом великимъ с полудни с громом страшным и шумом великим в полуноноши молньи блистающи, яко прозрети не мочно бе, яко бо чающим людем созженным быти от огня оного, понеже бо и туча она пришедше над градомъ ста, изменися от дожденосиа огненое видение, людие же всякою чающи пламени быти и пожигающи грешники и ужасаещь, и начаша вопити: «Господи помилуи». И прочее многое моленье и обеты приношаху господеви и пречистои его матери, и всем святым. Понеже бо камение изо облака являешся. Архиепископъ же Семен с чином священным и вси боязни вси людие вшед во церковь Премудрости божиа, ниц падше со многими слезами из глубины сердца со воздыханьми молящееся. Тако же и по прочим церквам священници и людие творяху. И тако прииде нощь со страхом онем, пришедшю же дню, и бысть тишина, и туча она бысть невидема и едва людие в себе придоша от страха оного» [ПСРЛ 6, 2001: 48–49].

Аналогичная ситуация сложилась в этот год и в Пскове. «Въ лето 6929 мая 25, быстъ въ Пскове облака огненая; и бысть все лето дождево, и вода велика. Того же лета Перхурей чернецъ Сопешка даде место земли, и поставиша церковъ святое Благовещеше, и устроиша манастырь женьскый въ Пескахъ. Того же лета свершиша церковь камену святую Варвару, возле святаго Николы, въ Опоцкомъ конци» [ПСРЛ 5, 1851: 23]. Непосредственным свидетельством разразившейся в Пскове в 1421 г. эпидемии является присутствие в данном отрывке указания на строительство церквей и женского монастыря.

Если исходить из текстов других русских летописных сводов, то, скорее всего, вызванный установлением неблагоприятных природно-климатических условий тандем бедствий (массовый голод и последующая эпидемия) фиксировался на территории Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского вплоть до 1428 года.

«Въ лето 6930. Гладъ быстъ силенъ по всей земли Руской, на Москве оковъ ржи по рублю, а на Костроме по два рубля, а въ Новегороде въ Нижнем по… алтынъ окопържи; и моръ бысть, съ голоду всякую мертвечину ели». «Въ лето 6931. Гладъ быстъ великъ по всей Руськой земли, и мнози людiв изомроша отъ глада, а ини въ Литовскую землю выидоша, а ити же по путехъ идуще изомроша отъ глада и студении, зима бо бе морозна: въ Ростовской же области таковыя люди обретовашася, что люди ядуще, не могуще глада терпети, мнози же мертвыя мяса ядоша, и конину, и пелну и кошкы ядоша. Но Господи Царю векомъ! Призри съ небеси отъ святаго жилища твоего, отъ престола славы твоея, на смрете наше милосержнымъ си окомъ» [ПСРЛ 11: 238–239]. Перечисление географических мест и указание на набеги в эти годы Барак-хана и Куидодата на Одоев свидетельствуют о том, что основной очаг масштабного голода пришелся на Поволжье. Возникшая затем эпидемия явилась прямым следствием данного события. «Того же лета моръ бысть въ Тверской земли, и потомъ на Москве» [ПСРЛ 5, 1851: 262].

Можно отметить, что именно в этот период в русском обществе закрепляется точка зрения об эпидемиях, как о бедствии, принесенном с запада. Наиболее наглядным примером здесь выступает описание эпидемий 1424 и 1426 гг.: «Въ лето 6932. Денги сковаша во Пскове. И въ Новгорде, и во Пскове, и за Волокомъ, и по всей Руси, и въ Литве, и въ Немцехъ нача быстъ моръ быти въ людехъ железою, и охракъ кровiю». «Въ лето 6934. Преста моръ; и Витовтъ былъ ратью подъ Вороначемъ, и взялъ у Псковичь 1000 рублей» [ПСРЛ 4, 1848, С. 120, 121].

Таким образом, начиная с XV в., русские летописцы при описании данного явления акцентируют внимание на том, что эпидемии зачастую становились одними из причин ухудшения отношений с западными соседями. Последние зачастую принимали форму военного конфликта. Если во время «