Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [12]

Болезнь распространялась среди мужчин и женщин, богатых и бедных, молодых и старых — короче говоря, не щадила [людей] никакого возраста и никакого состояния. Множество домов разом опустошалось в один день или иногда в течение двух дней от всех жителей, и никто никому не мог помочь — ни соседям, ни кому-либо из членов или кровных родственников. Болезнь поражала не только людей, но зачастую и других живых существ, обитавших вместе с этими людьми в том доме, — я имею в виду собак, лошадей и все виды домашней птицы, и даже мышей, которые, случается, живут в стенах домов.

Признаками этого заболевания и предвестниками внезапной смерти были [кожные] высыпания, какие-то объемные наросты у основания бедер и предплечий и рвота кровью, которые настигнутых ими иногда в тот же день быстро уносили из настоящей жизни, сидели ли они [дома] или двигались. В то время умер также и Андроник, младший из сыновей императора» [Никифор Григора, 2014, Т. II. Кн. 16. 1: 190–191].

Текстологический анализ данного отрывка показывает, что византийские авторы при определении места возникновения нового заболевания сразу же указывали на ордынские земли, расположенные в устье реки Дон, побережье Азовского моря и Крымский полуостров. Также определенный интерес вызывает приведенный пример с параллельной вспышкой эпизотии среди животных, что в целом встраивается в современные теоретические взгляды на «Черную смерть». Согласно последним, одним из сопутствующих факторов заболевания среди популяции людей становилась массовая эпизоотия среди домашнего скота[10].

Представленная в тексте сочинения Никифора Григора клиника заболевания стала впоследствии классическим описанием «Черной смерти». Более подробно она представлена в тексте хроники византийского императора Иоанна VI Кантакузина. «У одних заболевших в районах сочленения плеч, под челюстью или в других местах наблюдаются большие или меньшие черные новообразования. У одних все тело покрыто черными метками. У других их число велико, но они разбросаны или же они сконцентрированы в одном месте и при этом большие. Но все больные, у которых развиваются похожие симптомы, умирают одинаковым образом. Даже если у некоторых встречаются все симптомы, а у других только один или несколько из перечисленных.

Те немногие, кто пережил болезнь, второй раз не заражаются и находятся в безопасности… Большие скопления бубонов также наблюдались на бедрах и в подмышечных впадинах. В случае разрезания из них вытекала зловонная масса. Болезнь концентрируется в этих местах и прорывается наружу вредным веществом. Многим, которым были проколоты бубоны, смогли не только переждать болезнь, но и быть полностью спасенными» [Bergdolt K., 2000: 24].

Во многом столь подробное описание клиники болезни византийскими авторами можно объяснить наличием в Византии достаточно большой прослойки академически подготовленных врачей по сравнению с тогдашним мусульманским миром. Стоит при этом отметить, что, как у и исламских врачей, теоретическую основу составляла галеновская теория миазмов. Однако, в отличие от последних, византийские врачи смогли более научно подойти к оценке возникшего бедствия в следствии использования разработанных в условиях «Юстиниановой чумы» практических предписаний и требований по уходу за больными. В результате, именно их записи, а не мусульманских врачей легли в основу современной эпидемиологии и метода борьбы с этим бедствием.

К византийской традиции описания «Черной смерти» скорее всего можно отнести известную поэму-диалог «Сказание» иеромонаха Матфея. Согласно тексту данного произведения весной-летом 1396 г. в крымском княжестве Феодоро, скорее всего, произошла эпидемия чумы. Поэтому описание многочисленных погибших необходимо связывать с ней, а не с ходом военных действий [Герцен А.Г., 2007].

Первые западноевропейские оценки наступившей эпидемии чумы были сделаны уже в ходе первой вспышки 1347/48 гг. Так, каталонский врач Жакме д'Аграмонт в опубликованном 24 апреля 1348 г. трактате, указал на возможный регион возникновения эпидемии средневековой чумы. Придерживаясь точки зрения древнегреческого историка Фукидида, византийца Прокопия Кесарийского, и андалузца Ибн Халимаха, Жакме д'Аграмонт обозначил под таковыми Эфиопию и верхнее течении р. Нил [Bergdolt K., 2000: 14]. Саму же наступившую «Черную смерть» он именовал «эпидемией или мором с высокой смертностью среди людей», пришедшей в Льейду из «граничащих с ней регионов». При этом, исходя из текста труда, осталось не вполне ясным, что автор имел в виду под понятием эпидемия.

В целом, как и у Жакме д'Аграмонта, в первых описаниях европейцами «Черной смерти», сделанных непосредственно во время данного события, явно доминируют эмоциональные оценки восприятия непонятных явлений, помноженных на чувство страха перед сверхъестественным, что весьма схоже с оценками арабо-мусульманских авторов. При этом указание на эфиопское происхождение болезни, явно указывает на знакомство каталонского врача с трудами мусульманских коллег.

Одним из наиболее ярких примеров влияния мусульманской летописной традиции является текст одной из болонских хроник: «