Эпизод из жизни ни павы, ни вороны - [40]

Впрочем, вспышки религиозного воодушевления и человеческой ненависти проходили у дочери так же скоро, как у матери вспышки необузданности. Наступала неизбежная реакция, во время которой Софья Петровна была меланхолична, а Вера Михайловна снисходительна. Но так как maman всегда размышляла при домашних вслух, то есть ни на одну минуту не переставала говорить, то и здесь не обходилось без словечек, тем более чувствительных, что они падали на размягченную меланхолией душу.

Уже одного такого влияния со стороны maman было достаточно, чтобы настроить сердце на способность полюбить с первого взгляда человека, вполне подходящего; a Nicolas был не только подходящий человек: он был обворожителен…

Вспомнились Софье Петровне первые месяцы ее первой любви.

Nicolas стал бывать чаще и чаще и, наконец, почти не выходил из гостиной Веры Михайловны.

То было прекрасное время. Maman вся преобразилась. Она стала кротка, ласкова, почти не отходила от влюбленных и говорила графу: «cher Nicolas» — так страстно, как будто не Сонечка, а она сама собиралась выходить за него замуж, а на Сонечку смотрела так нежно, словно была влюблена в нее больше самого Николая Ивановича. Она постоянно рассказывала Сонечке, как весь свет ее поздравляет, как ей все завидуют, как старуха Потугина, обладающая пятью незамужними дочерьми, почему-то пророчит, что этой свадьбе не бывать… Ха-ха!..

И все в доме повеселели. Десятилетний Сережа, последний сын Веры Михайловны, которого она обожала, как воспоминание своей молодости, и которому читала нравоучения по два часа утром и вечером, успел безнаказанно разбить две лампы и разломать три стула; гувернер его, обыкновенно ужасно мрачный господин, начал обнаруживать дар слова и даже способность улыбаться, экономка выглядела бодрее; буфетчик два раза был пьян; горничная, принужденная уехать в деревню, чтобы через некоторое время вернуться в качестве ищущей места кормилицы, получила десять рублей сверх жалованья.

Вообще хорошо было. Влюбленные, все трое, много занимались музыкой, — этим языком чувств. Граф очень любил музыку. Сонечка обыкновенно аккомпанировала, Вера Михайловна пела. Ах, как она пела когда-то! В особенности один успех ей памятен. Она была тогда в локонах и розовом платье с кружевами. Тогда еще длиннее лифы носили и крин… Вот именно в этом месте все аплодировали!

Люблю тебя-а-а!..

Вера Михайловна бралась рукою за грудь и колыхалась всем своим полным туловищем. Лицо ее принимало в такие минуты ужасно страстное выражение, хотя, сказать по правде, она обладала только двумя-тремя нотами, да и то весьма фальшивыми, несмотря на то что удивляла величиною своего диапазона в обыкновенном разговоре. Впрочем, верхние тоны она дополняла указательным пальцем правой руки, который поднимала вверх, а при низких переходах указывала тем же пальцем на пол. Но слушатели были в восторге.

— Да!.. Уж действительно… Как вспомню я это время… Господи! — думаешь: отчего теперь нет такой жизни, такой… Я не знаю… Я ни одной минуты не могла усидеть на месте: радость, веселье, стремления… Вот так, кажется, и улетела бы!..

Вера Михайловна закрывала руками лицо и покачивала головою. Теперь перед нею воскресли эти прекрасные отдаленные годы. Она переживала их в дочери. При слове «жених» она вся встрепенулась и помолодела. Так старая боевая лошадь воодушевляется при звуке военной трубы. Горя благородным огнем, послушная поводьям и шенкелям всадника, она готова нестись и прыгать через все препятствия. В данном случае всадником было почти то, что Спенсер называет «обрядовым правительством». В maman проснулась артистка по части любви, заиграла перининская кровь. Ее матушка, бабушка, прабабушка и так далее, вплоть до Варвары Савишны, жены основателя фамилии, — все жили «партией», то есть замужеством, подобно тому как предки по мужской линии жили «карьерой», то есть отчасти женитьбой. Основатель фамилии только женитьбами и сделал карьеру. Он был женат три раза (на Кроваткиной, Тюфяковой и Сенниковой), и каждый раз получал за женою в приданое, между прочим, множество перин, — откуда и фамилия Перинин.

Постоянное присутствие maman нисколько не стесняло Сонечки: она была неопытна и робка. Мечтая по ночам о Nicolas и представляя себе свидание с ним наедине, она то и дело краснела как маков цвет. «А ну как он меня к себе на колени посадит? А ну как он…» Вообще от него можно ожидать много страстных выходок: он смотрел на нее так властно и с таким аппетитом, что ей подчас неловко становилось. Так тонкий гастроном смотрит на сочный кусок бифштекса.

Неопытные барышни воображают, что влюбленные юноши все смотрят на глаза; Сонечка может удостоверить, по крайней мере относительно Nicolas, что это неверно: он почти не смотрит в глаза, а всё фиксирует то грудь, то шею, то руки… Какие у него глаза. Эти глаза положительно проникали за платье, Сонечка всегда чувствовала жар, когда он смотрит. С maman ей было гораздо ловчее. Ее мысли и мечты получали более серьезное направление. Она думала о будущем. Она воображала себе это будущее в образе maman. Она будет такая же розовая, так же молода душою; с нею будет ее дочь, а у этой дочери будет свой Nicolas… Какая это будет дочь? Как Сонечка будет ее воспитывать? Она будет называться… Как бы там ни называться, но прежде ей нужно родиться… Тут Сонечка снова краснела как маков цвет.