Эпикур - [92]

   — Прекрасно! — воскликнул Демохар. — Такого сколарха вдвойне приятно поддержать. Но не беспокойся, ложь мне не понадобится, твоя жизнь и твоё учение дают мне достаточно кирпича для построения речи. Первое — ты участник Ламийской войны, сражался против Антипатра, отца Кассандра, злейшего врага Деметрия, отличился при Платеях, осаждал Ламию. Было?

   — Было, — согласился Эпикур.

   — Послан в Афины с личным поручением Леосфена, — добавил Менандр, — воевал у Рамина с Клитом, врагом Антигона.

   — Был писарем в посольстве вместе с Деметрием Фалерским, — в тон ему продолжал Эпикур.

   — Э, нет, — сказал Демохар, — этого нам не нужно. Ты что, по своей воле попал в посольство?

   — Нет, по приказу Фокиона.

   — Тогда к твоим побуждениям этот эпизод не относится, и я его упоминать не буду. Надеюсь, ты не возражаешь?

Эпикур не возражал.

   — Потом по милости врагов Деметрия ты вынужден был покинуть Афины и какое-то время жить под властью Лисимаха, противника Антигона и Деметрия. Но вот Афины вновь получили свободу, и ты вернулся в родной город, который любишь и чтишь. А потом я скажу, что ты учишь честности, умеренности, справедливости, уважению к людям, а кроме того, познал все тайны природы. Ну что, разве плохо?

   — Нет, не плохо, — согласился Эпикур, — только говори чуть-чуть поскромнее. А сколько ты возьмёшь за хлопоты?

   — Неужели ты думаешь, — улыбнулся Демохар, — что я стану брать плату с автора «Писем»?

Через шесть дней на Пниксе состоялось Собрание, которое разрешило Эпикуру открыть школу. Ему пришлось подняться на бэму и сказать, что он собирается учить нравственной жизни и денег за обучение брать не станет. Потом серьёзно и коротко выступил Демохар, а за ним, неожиданно для Эпикура, ещё двое горожан. Оказалось, они вместе с Эпикуром служили в отряде Каллия и помнили его. Эпикуру так и не удалось выяснить: сами ли они решили выступить или их разыскал и попросил об этом Демохар. Как бы то ни было, большинство проголосовало «за».

К этому времени были закончены переговоры о приобретении «Сада», как члены эпикуровской общины стали называть приглянувшийся всем участок. Хозяин требовал два таланта, Эпикур предлагал один. В конце концов сошлись на таланте с третью — восьмидесяти минах.

Истратив на покупку сада почти все накопленные деньги, афинская школа Эпикура начала существование.

Среди забот по ремонту помещений и очистке сада Идоменей, работавший в молодости каменотёсом, сбил с наддверной плиты старую надпись: «Да не войдёт сюда дурное». С этой надписью связывали высказывание Диогена, который будто бы, увидев её, в изумлении воскликнул: «А как же войти в дом самому хозяину?» Вместо сбитой Идоменей выбил новую: «Здесь живёт радость».

Леонтия

Члены общины вложили много сил и выдумки, чтобы сделать своё новое пристанище уютным. В «Сад» стали заходить горожане, желавшие познакомиться с новым сколархом. Беседы с немногими гостями иногда превращались в выступления перед несколькими десятками собравшихся, можно было подумать о начале постоянных занятий. Эпикур радовался, что его друзьям пришлись по душе Афины и что афиняне доброжелательно отнеслись к новой школе. Его беспокоил только Метродор.

Метродор по характеру напоминал Тимократа, хотя был намного мягче и доверчивей. Но в нём Эпикур видел ту же замкнутость и незаметную посторонним настороженность. Казалось, со времени приезда что-то стало угнетать юношу, хотя это почти не проявлялось внешне. Он также смеялся шуткам и шутил, с удовольствием писал под диктовку Эпикура или в свою очередь диктовал троице переписчиков скриптория. Но он стал чаще нуждаться в одиночестве, отправляясь погулять по городу, перестал брать с собой Батиду, говорил, что на этот раз хочет не развлечься, а поразмышлять.

Скоро Эпикур понял, что мысли Метродора связаны с Леонтией. Она так и не нашлась, хотя Гликера потратила на поиски девушки немало сил и времени. Ничего не добившись, она оставила это занятие и заявила, что Леонтия, наверно, сбежала с каким-нибудь моряком и теперь её с одинаковым успехом можно искать в любом месте Европы, Азии или Африки.

   — Что с неё взять, — говорила Гликера о падчерице, — если мать у неё была искательница приключений, а отец — тем более!

Эпикур замечал, как менялось лицо Метродора, когда речь заходила о Леонтии. Помочь юноше он не мог. Когда-то Кратет хорошо написал об этом:

Чем излечиться от любви? Лишь голодом

Да временем, а если нет — удавкою.

Оставалось ждать и заботиться, чтобы Метродор ощущал расположение и заботу друзей.

Прошло уже около месяца с основания «Сада», когда Метродор вернулся после прогулки с каким-то щуплым кудрявым парнишкой и сказал, что привёл нового члена общины.

Эпикур и ученики сидели перед домом на складных табуретках, радуясь тёплому дню, и советовались об устройстве помещения для занятий. Сообщение Метродора застало их врасплох. Метродор и подросток тоже выглядели смущёнными. Потом юнец тронул причёску, немного поправил гиматий и улыбнулся...

   — Леонтия! — завопила Батида и бросилась обнимать сверстницу, Фемиста тоже вскочила и по-матерински прижала к себе обеих девушек.