Эпикур - [82]

Почти месяц назад, двадцатого боэдромиона, в день праздника Великих Элевсиний, пирейскую крепость Мунихий занял македонский гарнизон. По пути отряд македонян столкнулся с процессией, которая двигалась в Элевсин. Воины согнали афинян с дороги, их командир Менилл велел пустить в ход плётки. В начавшейся давке погиб учитель Эпикура Памфил, попавший под лошадь. Старик недотянул до посвящения нескольких часов. Праздник был испорчен. Многие вспоминали о дурных предзнаменованиях, другие считали, что Менилл нарушил священное шествие нарочно, может быть, даже по указанию Антипатра.

Позавчера стало известно о казни Гипперида, Гимерия и Аристоника в лагере Антипатра у города Келены. Архий нашёл их на Эгине в храме Эака и, нарушив священные законы, силой увёл оттуда. Демосфен пока ещё не был найден. И вот вчера Менандр узнал, что оратор скрывается в храме Посейдона на Калаврии. На свой страх и риск друзья наняли лодку и с рассветом двинулись в путь.

Храм Посейдона возвышался на крутом мысу, открытый ветрам. Ликон ввёл лодку в небольшую бухточку у самого мыса, Тимократ встал на повороте дороги, откуда был виден храм, чтобы дать рыбаку сигнал готовиться к отплытию, Менандр и Эпикур пошли наверх. В переднем нефе храма на каменной скамье у стены сгорбившись сидел Демосфен. Рядом с ним расположился другой старик — тот же слуга, которого Эпикур видел, когда они провожали оратора в первое изгнание. Менандр обнял Демосфена и быстро объяснил план бегства. Демосфен, не меняя позы, грустно улыбнулся:

   — Благодарю, друзья мои, но уже поздно. Со вчерашнего вечера храм оцеплен фракийцами. Стоит мне выйти, они схватят, но сами войти боятся, ждут Архия. Что ж, будем утешаться тем, что сделали всё, что могли.

Демосфен опять погрузился в свои думы. В храме шла обычная жизнь, жрецы беседовали о знамениях, какие-то посетители просили скрепить торговую сделку.

   — Пойти сказать Тимократу? — спросил Эпикур.

   — Пожалуй, — согласился Менандр.

Но тут в раскрытые двери храма вошёл Архий. Эпикур сразу узнал актёра, рвавшегося играть главные роли, которого увидел в свой первый афинский день.

   — Вот мы и встретились! — радостно крикнул Архий Демосфену. — Долго же ты скрывался от меня.

Демосфен распрямил спину, печальное выражение слетело с его лица, он смотрел на актёра с любопытством, как на диковинное животное:

   — Дело в том, Архий, что я совсем не стремился тебя видеть.

   — Ты зря опасаешься, — сказал актёр, — я пришёл не арестовывать тебя, а звать. Антипатр не сделает с тобой ничего дурного, он просто хочет пожурить тебя за проступки и показать, как ты был не прав, когда выступал против него.

   — Плохо играешь, — засмеялся Демосфен, — твоя игра никогда не казалась мне убедительной, эта — тоже.

Архий вспылил.

   — Ах вот ты как! — крикнул он. — Ты думаешь, я не смогу доставить тебя к наместнику силой? Ты всегда мешал мне и получишь за это сполна!

   — Уже лучше, — кивнул Демосфен и, словно перед ним был театр, полный народа, проговорил: — Вот они, истинные прорицания с македонского треножника, а раньше ты просто играл роль. Подожди, — добавил он примирительно, — я хочу послать пару слов своим.

Слуга подал Демосфену клочок папируса и калам, его рука, державшая чернильницу, дрожала. Демосфен обмакнул калам в чернила и, обдумывая, надкусил конец тростинки. Потом он поднялся, бросил перо и неверными шагами двинулся к выходу. Обеспокоенный Архий поспешил за ним, друзья вышли следом. Эпикур понял, что в тростинке скрывался яд.

Демосфен стоял у колонны бледный, с недоброй усмешкой на посиневших губах.

   — Вот теперь, Архий, — с трудом проговорил он, — ты, если угодно, сможешь сыграть роль Креонта и бросить это тело без погребения.

Глаза оратора закрылись, и он повалился на ступени.

«Письмо»

Эпикур волновался. В первый раз он решился прочитать друзьям своё «Письмо». Книга была не готова, несколько глав надо было дописать, кое-что додумать. Но откладывать он не мог, завтра они с Тимократом покидают Афины.

Эпикур потерял права гражданства и не имел средств платить налог в качестве иностранца-метека. Он хотел вернуться на Самос, но постановлением Пердикки афиняне изгонялись с острова, так что и Неокл с семьёй оказывался на положении изгнанника. Тогда Тимократ пообещал, что поможет Эпикуру и его родным устроиться в Лампсаке.

Они оставляли опустевший и погрустневший город, где люди отворачивались друг от друга и девять тысяч оставшихся гражданами ещё ощущали стыд перед двенадцатью тысячами, лишившимися родины. Теперь всем в Афинах заправлял Демад. Не последнюю роль при нём стал играть Демия. Это отразилось и на Софане, который смог за бесценок приобрести прекрасный дом, конфискованный у кого-то из изгнанных друзей Македонии. Эпикур не раз встречал на улице неразлучных Софана и Демию, высокомерных, одетых в дорогие ткани. Софан уже не узнавал старого приятеля.

Эпикур со многим прощался в эту осень. Кроме Памфила и Демосфена, не стало ещё двух великих стариков, которых он чтил как учителей: в Халкиде на Эвбее умер Аристотель, в Коринце — Диоген.

С грустью Менандр глядел на уезжавших. Языки пламени колыхались в многофитильной лампе и оживляли каменные лица драматургов, которые, казалось, тоже выражали печаль.