Эпикур - [80]

Эпикур отгонял их, углубляясь в свои писания. С каким-то остервенением он трудился над книгой, словно хотел наказать себя, хотя и не очень понимал за что.

Дверь с шумом распахнулась. Эпикур обернулся и увидел Тимократа, возмужавшего, с отвердевшим лицом, в небрежно надетой выгоревшей накидке. Калам выпал из рук Эпикура; уронив на пол свиток, он бросился к другу и крепко обнял.

   — Вернулся! А Менандр?

   — Менандр дома. Я зашёл за тобой, отвести к нему. Мы только приехали.

   — Отпущены?

   — Да. Вместе со всеми, но поспели раньше. Вы готовы, Эпикур, Антипатру осталось только посыпать вас луком.

   — Почему ты говоришь «вы»?

   — Да потому, что мой Лампсак давно съеден, не знаю только кем. Сперва он вместе с Фригией был в желудке Леонанта, а когда того убили, всё это переехало в брюхо Антигону. Но сейчас Пердикка подарил Фригию Эвмену, а Антигон не отдаёт. Впрочем, Лампсак считается свободным. Ладно, набрасывай гиматий — и пошли.

По дороге Тимократ рассказывал Эпикуру о последних событиях, которые ещё не были известны в Афинах. К Антипатру присоединился Кратер, и наместник выступил против союзников. Кратер привёл к нему из Азии десять тысяч ветеранов, из них полторы тысячи конников и тысячу персидских лучников, теперь македоняне имели решающий перевес. Антифил отошёл и занял укреплённую позицию на южном берегу Пенея у селения Кронион выше Лариссы. Седьмого метагитиона, через шестнадцать лет после битвы при Херонее, день в день, произошло сражение. Конница снова одолела македонян, но пехота отступила в горы. Погибло пятьсот человек, из них двести афинян. Тимократ назвал имена двенадцати погибших эфебов, которых знал Эпикур, Каллий тоже был убит.

   — Тут все заговорили о мире, — продолжал Тимократ. — К Антипатру послали парламентёров, но он ответил, что союза не признает, но согласен разговаривать с каждым государством в отдельности. И тогда союз распался. Все бросились заключать перемирия и расходиться по домам. У Антифила Антипатр потребовал выдачи Демосфена, Гипперида, Гимерия и других ораторов антимакедонской партии. Антифил велел войску идти домой и поскакал в Афины, а мы с Менандром втёрлись в его свиту.

Эпикур только качал головой.

Менандр ждал друзей в своей комнате, украшенной бюстами драматургов.

   — Эх, и пообедаем мы сейчас! — воскликнул он. — Какое это счастье разлечься на своём ложе у своего стола, подсунуть под локоть подушку с вышивкой, знакомой с детства! Нет, милые мои, я навоевался досыта, от всей души надеюсь, что для меня эта война — последняя. Пусть воюют, кому нравится. Располагайтесь, друзья, будем есть и веселиться, вспомним доброе и забудем дурное...

   — Я думаю, Леосфен не проиграл бы войны, — сказал Эпикур.

   — Кто это знает? — отмахнулся Менандр. — Не хочу я даже думать о военных делах.

   — Но что же теперь будет с Афинами?

   — Что бывает с побеждёнными. Посадят кого-нибудь на шею и обложат данью. А не всё ли равно, Эпикур, кто правит городом — толпа, готовая ради подачек идти хоть за Стратоклом, или сам Стратокл в ранге наместника? Вон азиатские города давно так живут, и ничего. Правильно я говорю, Тимократ?

   — А Демосфену снова придётся бежать, — сказал Тимократ. — Только подальше, у Антипатра руки длиннее, чем у Демада.

— Хватит, друзья, об этом. — Менандр подал Гилиппу знак наполнить килики вином. — Давайте отдохнём и попросим богов, чтобы они обошлись с нами милостиво.

Эллинскую войну стали называть Ламийской. Греческой армии больше не существовало, наёмники перешли на службу к Антипатру, ополченцы разошлись по домам. Македоняне заняли Фессалию, прошли Фермопилы и стали лагерем у Кадмеи. В Афинах состоялось шумное Народное собрание, настроенное на заключение мира. Кто-то предложил отправить к Антипатру его друга Демада. Послали за Демадом, но он напомнил, что лишён права выступать. Атимия была немедленно снята, тогда он пришёл в театр и предложил, чтобы его и Фокиона назначили послами с неограниченными полномочиями. Предложение было принято. Менандр не был на Собрании, сказав, что в зрелищах такого рода больше не нуждается. Эпикур пришёл, попался на глаза Фокиону и был включён в состав посольства в качестве писаря.

Они выехали на следующее утро. Кроме Фокиона и Демада на переговоры пригласили Ксенократа, который, как считалось, имел влияние на Антипатра и Деметрия Фалерского. Фокион и Деметрий ехали верхом, Демад и Ксенократ — в повозке. Эпикур ехал в другой повозке, нагруженной подарками. Посольство сопровождали слуги и небольшой конный отряд. Они проехали через Ахарны и Филу и заночевали в Панакте, горной крепости на границе Беотии. В начале следующего дня они пересекли плоскую влажную долину Асопа и достигли македонского лагеря. Эпикур с тяжёлым чувством глядел на развалины Фив. Среди бугристого пустыря, заросшего травой и кустами, здесь и там возвышались храмы, которые пощадили враги, но не время. Кое-где провалились крыши, обрушились углы. Купы деревьев отмечали брошенные сады, что-то вроде канав — бывшие улицы.

Среди всеобщего разорения на высоком холме высился фиванский акрополь — Кадмея.