Эпикур - [23]

Молодые люди понравились друг другу. Юношу звали Менандром, он без умолку говорил и сыпал добродушными шутками.

   — Ну и как же ты собираешься искать философов? — спрашивал он. — Дело в том, что в Афинах каждый четвёртый — философ, каждый третий считается философом, а каждый второй считает философом самого себя.

   — Нет, я решил попробовать способ Сократа, — в тон ему ответил Эпикур. — Буду задавать свой вопрос всякому встречному. Кто сможет ответить, тот, значит, и есть настоящий философ. Ты вот уже не смог.

   — Как это не смог? Если тебе нужно моё мнение, то пожалуйста. Смысл жизни состоит в том, чтобы развлекаться и развлекать других. Я имею в виду искусство.

   — Твой ответ не всем подходит.

   — Ладно, можешь не считать меня философом. Но, послушай, ты же ещё ничего не видел в Афинах! Давай я проведу тебя по городу и покажу наши чудеса. Здесь их столько, что на каждом шагу рискуешь разбить нос о памятник и споткнуться о место какого-нибудь древнего происшествия. Я иногда удивляюсь — как это мы до сих сор остались целы!

Они пошли по улице вниз и упёрлись в широкое здание, окружённое колоннадой.

   — Одеон Перикла, — объявил Менандр. — Тут обычно выступают певцы, а сегодня готовится постановка «Антигоны». Слышишь, репетирует хор? Как ты относишься к музыке Софокла? Сейчас, мне кажется, будут повторять «Хвалу человеку», послушаем?

Они остановились под навесом среди кучки любопытных. Из окна слышались голоса хоревтов, обсуждавших тонкости исполнения. Потом всё стихло, засвистели флейты, и сильный голос корифея повёл партию:

В мире много сил великих,

Но сильнее человека нет в природе ничего.

Мчится он, непобедимый,

По волнам седого моря сквозь ревущий ураган...

Хор подхватил его слова и запел на несколько голосов:

Плугом взрывает он борозды вместе с работницей-лошадью,

Вечно терзая праматери, неутомимо рождающей,

Лоно богини Земли...

   — Ну, что скажешь? — спросил Менандр.

   — Мне понравилось, — ответил Эпикур. — А говорили, Софокл устарел и его давно не ставят.

   — Знаешь, в театре многое зависит от постановщика. А нынешний по таланту, наверно, не ниже Софокла.

   — Интересно, кто же?

   — Демосфен! И он с умыслом выбрал Антигону.

Менандр объяснил, что постановка задумана как политический протест. Маска Креонта будет иметь черты Антипатра, а Антигоны — статуи Афины — Ники, и трагедия должна кое-кого задеть.

   — Зайдём внутрь, — предложил он.

   — А пустят?

   — Ещё не было случая, чтобы Менандра не пропустили в театр.

Оказалось, Менандр был родным племянником знаменитого комедиографа Алексида и в театре знал всех.

Он повлёк Эпикура вдоль стены и втолкнул в узкую дверку. Они прошли полутёмными переходами и оказались в просторном зале, в конце которого шла репетиция. Хор уже не пел, хоревты стояли, сбившись в кружок. Менандр поздоровался, его узнали, один из актёров улыбнулся ему, но тут же опять обернулся к центру круга, где происходило что-то важное. Друзья подошли и стали позади участников спектакля. Эпикур увидел высокого худого человека, с заметной лысиной, окружённой аккуратными завитками седых волос, короткой бородой и усами, который в чём-то убеждал актёра, — крепкого малого с обиженным и в то же время высокомерным лицом. Менандр, мгновенно схвативший суть дела, шепнул:

   — Демосфен наставляет Архия, одного из величайших склочников афинской сцены.

   — Я не желаю играть стражника, когда имею талант сыграть царя! — кипятился Архий.

   — Каждую роль, — остановил его Демосфен, — будь то в театре или в жизни, следует играть хорошо. Ты же, на мой взгляд, не справился даже с ролью, которую считаешь для себя слишком лёгкой. Твой стражник, Архий, если приглядеться, не так уж прост. Тебе удался второй эписодий, когда он выступает в роли чуть ли не палача, поймав Антигону на месте преступления (мы сказали бы — подвига), гордый и бесчувственный, ожидая награды. А в первом эписодии ты играл неубедительно. Вспомним его. — Демосфен обернулся к окружающим: — Страж является перед Креонтом в роли принёсшего дурную весть и дрожит, ожидая возможной казни. Никто из его товарищей не решился пойти к царю с вестью о том, что кто-то пытался похоронить Полиника. Но на него пал жребий, и он идёт, чтобы сказать правду и, может быть, поплатиться за это жизнью. Смотрите, как надлежит играть это место.

Демосфен преобразился. Он потупил взгляд, протянул руки к воображаемому Креонту и заговорил медленно и страстно, с пугающей искренностью:

Я не спешил к тебе. Не торопясь,

Я шёл и останавливался часто.

Не раз я говорил себе: «Несчастный,

Не сам ли ты на казнь свою спешишь?»

И тут Демосфен вскинул голову, его фигура выразила решимость, он словно понял, что теперь, перед лицом смерти, ему уже нечего терять. С достоинством человека, уверенного в своей правоте, он продолжал:

Я невиновен, не могу назвать

Виновного, и если ты меня

Казнишь, то совершишь — несправедливость!

Последние слова прозвучали как обличение тирана. Демосфен смолк, актёры дружно зааплодировали.

   — Всё равно я не желаю играть вторые роли, — упрямо проговорил Архий.

   — А на первые ты мне не нужен, — резко ответил Демосфен. — И не воображай, что, если ты откажешься за день до спектакля, я не найду тебе замены...