Эпикур - [22]

— Я сам кричал как сумасшедший! — рассказывал возница. — Вот тогда-то вышел Демосфен и всех охладил.

   — Как же так, — изумился Эпикур, — ведь он всю жизнь стоял за независимость Афин?

   — А знаешь, что он сказал? — обернулся возница. — Напомнил, что сокровища Гарпал взял из казны, и они, попросту говоря, украдены. А воровство — всегда преступление. Другое дело, если бы Афины уже воевали с Александром и Гарпал перешёл бы на их сторону, захватив имущество врага. Тогда оно могло бы считаться военной добычей. А принять Гарпала сейчас — значит покрыть Афины позором, а в случае войны — лишить покровительства богов.

Вышло, что Демосфен склонил народ принять предложение своего вечного противника Демада, и было решено просить Гарпала покинуть афинские воды.

Эпикур задумался над доводами Демосфена, который, в отличие от прочих, да и от самого Эпикура, увидел в случившемся не просто выгоду или невыгоду, но прежде всего нарушение законов морали.

Солнце уже приблизилось к седловине Эгалей, в которую уходила Элевсинская дорога, когда они въехали в пригороды. Здесь, во внешнем Керамике, Ксанфий показал Эпикуру крышу храма Аполлона — Лика (светоносного), около которого находился Аристотелев Ликей. Наконец повозка миновала двойные Дипилонские ворота, разделённые широким двором, немного проехала по улице Шествий — Дромосу и свернула налево в узкий переулок к дому Ксанфия.

Прогулка по Афинам

Эпикура разбудили крики торговцев. Было ещё рано и по-весеннему свежо. Он поднялся и оглядел жилище. Комната была невелика и почти без мебели — кровать, кресло, ларь для вещей, светильник на железной треноге. Мис устроился у дверей, постелив себе на полу. Он уже успел встать и протянул хозяину чашку с утренней порцией целебного настоя.

   — Как мы будем жить сегодня?

Эпикур выпил настой, взял из рук Миса ломтик хлеба.

   — Сегодня, Мис, я хочу просто походить по городу.

   — А я постараюсь узнать насчёт заработков.

Второй этаж дома Ксанфия имел наружную галерею, куда выходили двери ещё трёх комнат. Эти тоже сдавались внаём, но сейчас пустовали. Крутая деревянная лестница спускалась в тесный двор.

По грязному переулку Эпикур с Мисом выбрались на улицу Шествий, которая вела от Дипилонских ворот к Акрополю, задевая Агору — главную площадь Афин с общественными зданиями и рынком. Улица была довольно широкой и людной, вдоль неё почти сплошь тянулись навесы и храмы. Эпикур с любопытством оглядывался вокруг, узнавая по описаниям многие памятники и святилища. Вот храм Деметры, перед которым три статуи — самой богини, её дочери Персефоны и Диониса, держащего факел, дальше прекрасная скульптурная группа — Посейдон, сидящий на коне, бросает трезубец в титана Полибота...

Вскоре Эпикура и Миса захватило общее неспешное движение людей, шедших в этот час к Агоре. Множество горожан окликали друг друга, здоровались, останавливались поговорить. Среди прохожих, кроме греков, можно было узнать македонян, финикийцев, египтян. Молодые и старые, одетые щеголевато и бедно, рабы в эксомидах — накидках, оставляющих открытой правую руку, завитые модники в вышитых плащах, моряки и ремесленники в простых одеждах. Попадались и женщины — торговки, служанки, нищенки. Через толпу пробирались крестьяне на повозках или с навьюченными мулами и ослами.

Около Агоры Эпикур простился с Мисом и пошёл дальше один. Он свернул куда-то налево, некоторое время шагал навстречу людскому потоку, стремившемуся на площадь, потом вышел к холму Акрополя и двинулся вдоль его подножия по пустынной дороге, которая огибала возвышенность с севера. Здесь росли деревья, стояли статуи знаменитых афинян и каменные доски с высеченными текстами государственных постановлений. Дорога повернула направо и пошла вниз, как он понял, к театру. Эпикур оказался на улице Треножников, он узнал это по целой веренице памятников, украшавших её правую незастроенную сторону, где начинался склон. Здесь были выставлены почётные награды за победу в театральных состязаниях. Затейливые треножники, отлитые из бронзы, стояли на каменных постаментах с именами награждённых. Между скромными памятниками встречались целые сооружения. Эпикур, задрав голову, остановился перед высоченным постаментом в виде круглой башенки с выступающими полуколоннами, поставленной на массивное прямоугольное основание. Треножник помещался так высоко, что его было трудно разглядеть. Эпикур прочёл, что он получен хорегом Лисикратом, хор которого победил в состязаниях десять лет назад[7], и покачал головой.

   — Радуйся, приятель! Ты что, родственник Лисикрата? — Перед Эпикуром, улыбаясь, стоял щеголевато одетый юноша небольшого роста с живым весёлым лицом.

   — Нет, я просто пытаюсь понять, чем он так прославился?

   — Как это чем? Не пожалел денег на хороших певцов и этакий памятник.

   — Тогда надо было написать: «Памятник тщеславию Лисикрата», — сказал Эпикур.

   — А ты что — иностранец, что тебе прямо всё требуется писать?

   — Нет, афинянин. Но мы живём на Самосе, а в Афинах я первый день.

   — Зачем же тебя сюда принесло, если не секрет?

   — Да вот решил выяснить у здешних философов, в чём состоит смысл жизни, — усмехнулся Эпикур.