Эпиграммы - [5]

И отступили пред ним буйвол и страшный бизон;

Лев, побежав от него, стремглав на оружье наткнулся.

Вот и поди негодуй на промедленье, толпа!

24

Если из дальней страны запоздалый ты, зритель, явился

И для тебя первый день зрелищ священных теперь,

Пусть не обманет тебя Эниона морская судами,

Точно на волнах морей: суша была здесь сейчас.

Ты мне не веришь? Смотри на подвиги водного Марса, —

Миг — и воскликнешь уже: «Море здесь было сейчас».

25

Если ночная волна тебя, Леандр, пощадила,

Не удивляйся: была Цезаря это волна.

25^б

Смелый Леандр, на пути к своей возлюбленной милой

Бурной противясь воде и выбиваясь из сил,

Так, говорят, восклицал, обращаясь к вздувшимся волнам:

«Смилуйся, море! Топи при возвращенье меня!»

26

Ловко обученный хор Нереид резвился по морю,

Строем подвижным пестря лоно уступчивых вод.

То нам трезубец прямой угрожал, то изогнутый якорь,

То появлялось весло, то появлялся корабль;

Звезды лаконцев, пловцам любезные, ярко сверкали,

И раздувался большой парус у нас на глазах.

Кто ж изобрел на волнах текучих столь хитрые игры?

Иль их Фетида вела, иль научилась вести.

27(29)

Так как затягивал Приск, да и Вар затягивал битву,

И не давал никому долго успеха в ней Марс,

Требовать начал народ громогласно, чтоб их отпустили,

Цезарь, однако же, свой твердо закон соблюдал:

Ради награды борьбу продолжать до поднятия пальца;

Всюду закон у него — в частых пирах и дарах.

Все же нашелся исход наконец борьбе этой равной:

Вровень сражались они, вровень упали они.

Цезарь обоим послал деревянные шпаги и пальмы:

Это награда была ловкому мужеству их.

Только под властью твоей совершилось, Цезарь, такое:

В схватке один на один тот и другой победил.

28(27)

Если бы наш Карпофор порожденьем был древности, Цезарь,

Ни партаонский кабан для невозделанных нив,

Ни Марафону телец, ни лев для лесистой Немеи,

Ни для Аркадии вепрь не были б страшны ничуть.

Вооруженной рукой он разом прикончил бы гидру,

Да и Химеру одним он бы ударом сразил.

И без Медеи запрячь он быков огнедышащих мог бы,

И Пасифаиных двух он победил бы зверей;

Коль воплотилась бы вновь о морском чудовище сказка,

Он Гесиону один и Андромеду бы спас.

Пусть исчисляет молва Геркулесовы подвиги: больше

Чести зараз сокрушить двадцать свирепых зверей.

29(30)

Поднята сворою, лань от молосских борзых убегала.

И, ускользая от них, всячески путала след.

Но, как молящая, вдруг у ног она Цезаря стала,

И не осмелились псы тронуть добычу свою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это награда была за постиженье вождя.

В Цезаре есть божество! Его сила и воля священны!

Верьте: ведь звери еще не научилися лгать.

30(28)

Август устроил, чтоб здесь ходили в сражение флоты

И корабельной трубой гладь будоражилась вод.

Цезаря нашего дел это часть ничтожная: чуждых

Зрели Фетида в волнах и Галатея зверей;

Видел Тритон, как летят по водной пыли колесницы,

И за Нептуновых он мчащихся принял коней;

Вздумав жестоко напасть на суда враждебные, в страхе

Пред обмелевшей водой остановился Нерей.

Все, на что мы глядим и в цирке и в амфитеатре,

Все это, Цезарь, тебе щедрой водою дано.

Пусть же умолкнут Фуцин и пруды злодея Нерона:

Будут в веках вспоминать лишь навмахию твою.

31(32)

Наспех стихи я писал. Извини: не достоин презренья

Тот, кто торопится быть, Цезарь, угоден тебе.

32(31)

Если сильнейшим ты был побежден, в этом мало бесчестья,

Но коль слабейший тебя враг одолеет — позор.

33

Флавиев род, как тебя обесчестил твой третий наследник!

Из-за него не бывать лучше б и первым двоим.

КНИГА I

Надеюсь, в своих книжках держался я такой меры, что всякий, кто правильно о себе судит, не может на них пожаловаться, потому что они, подшучивая даже над самыми незначительными лицами, сохраняют к ним уважение, в то время как древние сочинители не соблюдали этого и злонамеренно пользовались именами не только рядовых, но и важных лиц. По мне, пусть дешевле стоит моя слава и ниже всего ценится мое дарование, но пусть не будет у прямодушных наших шуток неприязненного толкователя, и пусть он не записывает моих эпиграмм: бесчестно поступает тот, кто изощряет свое остроумие на чужой книге. Игривую правдивость слов, то есть язык эпиграмм, я бы стал оправдывать, если бы первый подал пример ее, но так пишет и Катулл, и Марс, и Педон, и Гетулик, и каждый, кого читают и перечитывают. Если же кто окажется настолько чванным и брезгливым, что, по нему, ни на одной странице нельзя выражаться по-латыни, он может удовольствоваться этим предисловием, а то, пожалуй, и заглавием. Эпиграммы пишутся для тех, кто привык смотреть на игры в честь Флоры. Пусть не входит в наш театр Катон, а коль уж вошел, пусть смотрит. Мне кажется, я вправе заключить мое предисловие стихами:

Коль ты об играх в праздник резвой знал Флоры,

О шутках легких и о вольности черни,

Зачем в театр явился ты, Катон строгий?

Иль только для того вошел, чтоб вон выйти?

1

Вот он, тот, кого вновь и вновь читаешь, -

Марциал, по всему известный свету

Эпиграммами в книжках остроумных:

Славой той, какой, ревностный читатель,

Наделил ты живого и в сознанье,

Даже мертвый поэт владеет редко.

2

Ты, что желаешь иметь повсюду с собой мои книжки