Эпициклы - [5]

Не срастемся с телефоном

В ожидании звонка.

II. ТРИОЛЕТ

Далекий голос в трубке телефонной,

Что манит, как в Сахаре миражи,

И, завлекая, в мареве дрожит…

Далекий голос в трубке телефонной,

Мне всё равно, правдив ты или лжив —

Тебе всегда внимаю упоённо,

Далекий голос в трубке телефонной,

Что манит, как в Сахаре миражи.

III. ХОККУ

Ласковый голос

На ветрах электронных…

Вода в пустыне.

IV

Повесить трубку — чего уж проще,

Но нету сил,

Хоть в ухо зуммер, как птица в роще,

Лишь голосил,

Хоть слух пронзали сухие писки

Острей ножа, —

Казалось, голос в мембранном диске

Еще дрожал…

Но он растаял, исчез бесследно,

Как память слез.

Остался зуммер да шорох бледный —

Как голос звезд.

V. ЛИМЕРИКИ

1

Один господин из Ирана

Разразился сентенцией странной:

— Телефон — пустозвон.

На шайтана мне он?

Что за кайф целоваться с мембраной!

2

Один господин из Лавелло

Восторгался творением Белла:

— Это ж лучший для всех,

Безопаснейший секс,

Если правильно взяться за дело!

Из цикла «ПОКУШЕНИЕ НА МИФ»

АНТЕЙ

В накале гибельном страстей

Сошлись в единоборстве ратном

Властитель Ливии Антей

С любимцем Зевсовым, Гераклом.

Увы, солгал античный миф:

Геракл повержен был Антеем,

Что мы легко понять сумеем,

Подумав самый краткий миг.

Судите сами: как бы мог

Эллинский дерзкий полубог,

Что как разбойник оголтелый

Вломился в Ливии пределы, —

Как мог того повергнуть он,

Кого сама Земля вспоила,

Кто, будучи к Земле склонен,

Вновь исполнялся грозной силы?

А миф? — Затем он сложен был,

Чтоб воспитать в душе эллина

Патриотизм — для Саламина

И всех грядущих Фермопил.

Так что ж, для нас отнюдь не внове

Побед мифических разряд —

Любой и сам продолжит ряд…

…Но разве в том Антей виновен?

КОСТРОМЧАНКА

О ней судачило село:

Мол, мужику-то — веселo,

В Твери там, аль в Калуге,

Молодку, знай голубит;

Дак разве справный-то мужик

За так от бабы побежит? —

Знать, плешь ему проела,

Такое, значит, дело…

И даже бабья жалость

Лишь больше унижала:

— У, басурман проклятый!

И что ты в нем нашла-то?

…Да знать нашла — раз помнится,

Раз им полна вся горница,

Не выкинуть из сердца,

Не выставить за дверцу…

И вот твердила детям,

Что лучше всех на свете

Был батька, что он сгинул

В военную годину,

Что он погиб иройски,

Сгубивши вражье войско…

Она сама не знала,

Из гордости ли лгала,

От горькой той обиды ли

На жизнь свою разбитую,

Но этой бабьей версии

История поверила,

Поверила слезам ее,

Легенде про Сусанина…

БРУТ

Его судьба — для всех иных урок.

Марк Юний Брут — он был из ближних ближний,

Сын императора, воспитанник, сподвижник,

Но Кодекс Цезаря он пережить не мог.

Ужель ему, давая деньги в рост,

Терять свои проценты годовые? —

Закон к пяти их сводит не впервые,

Но кто ж в законы верует всерьез?

Привык он сорок восемь получать —

Ужель теперь?.. И душу жгла обида…

И тут настали мартовские иды…

Чем хуже нож секиры палача?

Нет Цезаря. Сражен рукой любимца.

Но, кровь смывая, знал Марк Юний Брут:

Его тираноборцем назовут,

А не ростовщиком-отцеубийцей.

ПУШКИН

Он умирал — и знал, что умирает.

Иссякло сердце. Тяжкий путь свершен.

Влачился долгий миг — уже за краем,

За тем последним, черным рубежом.

Все, чем доселе жил, — стихи, поэмы,

Любовницы, друзья, — все стало немо,

Неявно, зыбко, как вчерашний сон.

Спадался в точку прежний горизонт.

Он слышал птичий грай, он видел черный лес

И вновь свершал единственное дело:

Опять лежал в снегу, до сини белом,

И поднимал «лепаж»; и падал в снег Дантес.

И — эхом выстрела — свое он слышал: «Браво!»

Так умирать, — убив, — не всем дается право.

ЛЮЦИФЕР

Давно решить загадку надо:

За что низвергнут Люцифер

Был некогда из горних сфер

В пещеры сумрачные ада?

В чем падший ангел виноват?

И за какое преступленье

Небес владыка в исступленьи

Сослал его навечно в ад?

«Мятежный демон, дух изгнанья…»

Однако — в чем его мятеж?

В каноне, в апокрифах где ж

Рассказ? Пускай упоминанье?

Их не найдешь — ищи сто лет.

И эта казнь — похуже ссылки:

Ведь должен был поступок пылкий

Оставить в людях вечный след.

Да, Бог судил предельно круто —

Мы ж помним, что ни говори,

Все эти марты, октябри,

Любых нечаевых и брутов!

А впрочем, кара по греху:

Грядущих не страшась агоний,

В дар Люцифер принес огонь нам,

Его исхитив наверху.

Он верил: мы согреем руки;

Он верил: мы рассеем тьму;

За это — думалось ему —

Не жаль принять любые муки.

Был Люцифер на тыщи лет

Не тем страшней всего наказан,

Что где-то там, в горах Кавказа,

Стоял прикованный к скале;

Не тем, что ежедневно печень

Ему когтями рвал орел,

А тем, что человек обрел

В его огне Треблинки печи;

А тем, что благородный жар,

Огонь богов неугасимый,

Мы превратили в Хиросиму,

В напалма яростный пожар.

Благими помыслами к аду

Дороги все замощены, —

Урок он вызубрил. Иных

Ему вовек уже не надо.

Он был, поверьте, даже рад,

Узнав, что дерзкую затею

Мы приписали Прометею:

Забвенье выше всех наград.

А если вспомнится иное

(Так, иногда, по вечерам…),

Лишь чуть заметный старый шрам —

Там, против печени, — заноет.

ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД

I

Адам и Ева, яблоко и Змей.

Ей скучно, женщине. Ей хочется заплакать.

А Змей шуршит: «Ну что же?.. Ну, посмей

Зубами впиться в розовую мякоть!

Пусть твой супруг увидит нежный плод

В оправе уст, румяных, как кораллы…

Пусть он отведает — и он тогда поймет,

Чего в раю досель недоставало.

Тебя обнимет он и назовет «жена»…