Эпицентр - [2]

…Когда, получив задание, я вылетел в Армению, масштабы трагедии уже были известны. По всей стране, по всему миру катились волны всенародной поддержки и помощи. Что произошло в Армении, можно было понять и почувствовать не только из телевизионных и газетных репортажей — масштабы трагедии были видны в глазах солдат-отпускников, призванных из Спитака и Ленинакана, которые поднимались на борт самолета военно-транспортной авиации в подмосковном аэропорту. Масштабы трагедии были видны уже по тому, что на борт меня допустили без всяких, обычно непременных в авиации, формальностей и проверок; по тому, как спешно был загружен самолет самым разнообразным грузом, как пассажиры — офицеры, солдаты, студенты — под руководством штурмана набросили на груз крепежную сетку, закрепили ее и сами разместились сверху, на этой груде вещей, после чего грузовой отсек стал похожим не на авиационное помещение, а на крестьянскую телегу, груженную копной сена. Да и вообще во всем присутствовала какая-то крестьянская степенная деловитость, которая глубоко и, возможно, навсегда укоренена в русском народе и которая просыпается в нем в самые ответственные, самые трудные моменты, хотя бы этот народ уже и не занимался крестьянским трудом в четвертом поколении. Еще одно наблюдение. По мере приближения к Еревану наш небольшой, кратковременный коллектив пассажиров приобретал все более военный характер. Мне показалось, что создание военной атмосферы, особенно у гражданских ребят, вызывало ощущение надежности и уверенности. Надо признаться, меня, как военного человека, поначалу огорчило, что гражданские ребята выглядят заметно уверенней, чем ребята в солдатских шинелях. Однако некоторое время спустя я понял, что огорчаться было, собственно говоря, нечему. Большинство студентов — вчерашние солдаты. Многие из них прошли Афганистан. Разговорились со старшим группы студентов. На мой вопрос о том, кто вошел в студенческий спасательный отряд, он сказал, что в первую очередь те, кто имеет навыки горно-спасательной работы, воины-интернационалисты. Потом, улыбнувшись, он добавил:

— Конечно, не обошлись без блатников.

— Каких блатников? — не понял я.

— Так ведь мы же из МИМО. У нас без блата ничего не бывает, — уже вполне серьезно добавил студент.

Я был просто шокирован такой трансформацией явления блата, который, оказывается, используется не только для приобретения престижной должности или престижной вещи, но и… Стоп! Неужели участие в оказании помощи для кого-то в первую очередь — престижное дело? Не может быть!

А студент, разговорившись, продолжал:

— Мы и на военный самолет попали по блату. Самостоятельно сейчас в Армению не улетишь. У одной девочки родственник имеет какое-то отношение к военной авиации. Видимо, от него поступила команда. Это помогло нам устроиться на самолет.

Вскоре я перестал задавать себе нравственно-испытательные вопросы по каждому поводу, тем более что непривычные факты, представления, поставленные с ног на голову, по мере приближения к месту катастрофы становились все более обычным явлением.

В первую очередь поразил своей противоречивостью ночной аэропорт «Звартноц». После того как наш тяжелый транспортный самолет, приземлившись и поворчав на прощание, как некий большой и добрый зверь, умолкающими моторами, выпустил нас в теплую моросящую армянскую ночь, внутреннее напряжение, которое накапливалось все эти декабрьские дни и постепенно усиливалось по мере приближения к месту катастрофы, кажется, достигло предела. Вокруг нас, сотрясая атмосферу диким ревом, прорезая влажную теплую тьму прожекторами, то и дело взлетали и садились самолеты, к которым тут же, мерцая фарами, мчались автомашины. Пока мы молча шли по ночному аэродрому к сверкающему огнями зданию аэропорта, это напряжение еще более усилилось. Было ощущение, что вот теперь впервые увидишь своими глазами то, что так или иначе связано со вздрагивающей и трясущейся землей, с десятками тысяч погибших и раненых, с горем, слезами, со всем, что в эти декабрьские дни слилось в нашем сознании со словом «Армения»…

Однако, к нашему удивлению, ничего подобного в этом ультрасовременном вокзале не было. Немногочисленные, в основном молодые, добротно и современно одетые темноволосые и черноглазые люди прогуливались по сверкающим залам. Зевающие, нехотя отвечающие на вопросы милиционеры. Запомнилось счастливое, смеющееся лицо красивой девушки, окруженной ребятами в черных кожаных пальто и синих «вареных» джинсах. Как это объяснить? Как это совместить с перенапряженной, трепещущей атмосферой над этой горькой землей, с болью и состраданием, разлившимися по всему миру, с настойчивыми вопросами моей малолетней дочери, почему мы не отправляем свои одеяла и подушки в Армению, угомонившейся только после того, как я стал собираться туда в командировку? Как совместить тот факт, что помощник начальника штаба одного из полков старший лейтенант Александр Алексеевич Гришечкин, узнав о землетрясении, тут же решил передать имеющиеся у него страховые денежные накопления — около полутора тысяч рублей — в фонд помощи, с тем, что везший доверенность на получение денег его сослуживец капитан А. В. Апикян наблюдал на пути из Еревана в Ленинакан: местные жители вдоль дороги продавали прекрасные гвоздики? Не раздавали, а продавали, зная, что цветы эти проезжающие берут для возложения на могилы невинных жертв разбушевавшейся стихии. А совместима ли эта скромная лейтенантская тысяча с широко разрекламированным хаммеровским миллионом? Лично для меня поступок Гришечкина видится более значительным; ведь для него эта тысяча совсем не то, что миллион для Хаммера. Хотя, конечно, и Хаммеру спасибо.