Эныч - [4]
Он приподнимается на цыпочках и смотрит по сторонам. Эн Энович сделав последний глоток, неторопливо отставляет кружку.
— Где милиция? Какая милиция? — бубнят в толпе.
Слышен уверенный зычный голос:
— Не бэ, мужики. Ментов не видать. Погнали. Коля толкает Эныча.
— Пора отовариваться, дядя!
Приятели направляются к магазину. Стихает позади звон стаканов, удаляется мерный шум разговоров, скрипит навстречу им знакомая коляска инвалида.
На свежей куче мусора горбатый толстошеий ворон топчет полоску красной материи и сияющий свисток. Кувякин награждает пернатого солидным плевком.
Определив бутылку во внутренний карман пиджака, Коля удовлетворенно похлопывает по выпуклости.
— Ну — все хоккей. Теперь не мешает раздобыть огурчик или селедочку. У тебя дома как? Есть закусон? Может, заскочим?
— Черняшку с солью найдем, — обещает Эныч.
Они не успевают пройти и десяти метров, как слышат:
— Та-а-ак!
Перед Эном Эновичем возникает знакомая круглая физиономия начальника цеха, Рагулина.
— Прогуливаем!
Рагулин строг, лыс и опрятен. Коля отступает в сторонку. Эн Энович перетаптывается с ноги на ногу.
— Та-а-ак, — повторяет Рагулин и многозначительно постукивает толстым указательным пальцем по туго набитому портфелю. — С квартальными-то мы горим.
Выдержав паузу, он нацеливается тем же пальцем в живот Эна Эновича.
— И с прогрессивкой, разумеется, пролетаем. И с тринадцатой, разумеется. — Рагулин прищуривается. Поводит носом. — А то и в вытрезвитель, глядим, угодим.
— Зубы болят, — оправдывается Эн Энович. Рагулин смахивает с портфеля соринку.
— Как же, знакомы нам эти зубы. Вот в понедельник мы с ними на общем собрании и разберемся.
Он поправляет галстук и удаляется.
— Что, Эн Энович, прямое попадание? — сочувствует присоединившийся к приятелю Коля. — А кто этот чмо? Директор завода?
Эн Энович идет, сжав кулаки.
— У-у, — мычит он. — У-у. ГОНГ-ДОНГ. Коля понимающе кивает и оборачивается.
Мимо витрин продовольственного магазина по воздуху передвигается заключенный в прозрачную целлофановую оболочку портфель. Коля на секунду закрывает глаза и трясет головой. Портфель не исчезает, неторопливо, с достоинством, плывет он по улице.
Открыв рот и прижав руку к бутылке, Коля догоняет Эна Эновича.
— Эныч! Слышь, Эныч! Там дирижабль какой-то! Эныч не поворачивает головы.
— Чего орешь? Дирижаблей не видел?
Коля приостанавливается, еще раз оглядывается, протирает глаза. Таинственного предмета как не бывало. «Ну и дела, елки-моталки, так и чокнуться можно», — думает Коля. «Ничего, — успокаивает он себя. — Квакнем сейчас хорошенько, и — все хоккей».
Наткнувшийся на вывеску «Вино» объект покоится у желоба водосточной трубы. Скукожилась лопнувшая оболочка, замки портфеля раскрылись. На тротуар одна за одной выкатываются пустые бутылки.
…Подъезд встречает Эныча и Колю запахом испражнений. У квартиры Эна Эновича запах усиливается.
— Может быть, утечка газа? — предполагает Коля. — Слушай, ты конфорку закрыл?
Эн Энович осторожно открывает дверь. Входит. Пол и стены прихожей перепачканы экскрементами. Навстречу Энычу выбегает сын-четвероклассник Сережа.
— Па-па-па!
Школьная одежда на мальчике сидит бесформенным кулем. Ботинок не видно из-за налипшего на них кала. Лицо, руки и пионерский галстук в том же материале.
Из-за двери показывается Колина голова.
— Ты что это натворил, Сережа? Опять с друзьями пьянствовал? В прошлый раз вы голубятню у пенсионеров разворошили, теперь вот из дома какой-то сортир устроили… За это и из пионеров исключить могут.
— За это не исключа-ают, — плаксиво тянет Сережа.
— Поговори мне! — пресекает сына Эн Энович.
— Ты у него лоб потрогай. Может, он заболел?
— Марш в ванну! — командует Эныч. Мальчик тащится в ванную. Коля ступить в прихожую никак не решается.
— Что делать-то будем, Эныч?
— Валять, да к стене приставлять, — отвечает Эныч. — Чего там торчишь! Заходи давай! Сейчас посмотрим, где он тут не успел нагадить…
— Да, уж, — говорит Коля, осторожно входя в прихожую. — Придется поискать.
Поиски незагаженного места приводят их на кухню, где приятели и устраиваются.
— Это, наверно, дизентерия, — наливая, рассуждает Коля. — А может быть, даже холера. Они заразные.
— Какая еще в ДЗУ холера! Обыкновенный понос. Полнее лей… Вот так.
— Ничего себе обыкновенный, — хмыкает Коля, осторожно поднимая до краев наполненный стакан. — И к телевизору не подойдешь… Вот оно — наше будущее.
Стаканы пустеют.
— Вообще тут не поймешь. Вон на нашей базе наоборот, — один инженер две недели не делал и копыта отбросил, — Коля смеется. — Как раз за авансом стоял, дядек резиновый.
Эныч скребет небритую шею.
— Эх, Эныч, — вдруг скучнеет жующий хлебную корку Кувякин, — я сейчас на ремонте. Копейку не зашибешь. Кругом долги. Вот считай, — Коля принимается загибать пальцы, — двум ребятам на базе три червонца обязан, еще одному червонец, по пятерке Кулику и Володьке-солдату, да еще за покрышку отдавать надо. — Он вздыхает и машет рукой. — Так что у меня теперь голый васер.
Эн Энович, насупившись, стукает кулаком по столу. Пустая бутылка скатывается на пол.
— А я?! — хрипит он. — Я тоже пятерку должен. Соседу. Эн Энович встает и гневно меряет шагами кухню.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Предлагаем вашему вниманию роман известного македонского писателя Живко Чинго "Большая вода".
Рассказы «Когда хоронили Маурица», «Сестра невесты» и «Сочельник» — перевод Л. Виролайнен. Рассказ «Серебряное крыло» — перевод В. Смирнова. Остальные рассказы и «От автора» — перевод Т. Джафаровой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Свобода — это круг нашего вращенья, к которому мы прикованы цепью. Притом что длину цепи мы определяем сами — так сказал Заратустра (а может, и не он).