Entre dos tierras - [86]
— Лин, пиши мне о собраниях и вообще… Если ты думаешь, что мне сложно прилететь…
[я никогда не оставлю тебя одного, моё плечо всегда рядом]
— Не парься, пап, всё хорошо. Дяде Саше привет.
[поправлюсь, сам к вам летать буду каждые выходные]
— Передам. До встречи, Лин. Люблю тебя.
— Я тоже, пап. До связи…
На безрыбье, как говорится…
Жалкие семь листов, наспех выдранных из незавершённого отчёта, Ухтомский прочитал трижды: первый раз — по диагонали, только чтобы убедиться в том, что это действительно нужные материалы, второй — с плохо скрываемым волнением, а третий — нарочито спокойно, наслаждаясь выражением лица дипломника Бубнова, который мялся и потел, в молчании стоя перед столом учёного.
— Хорошо, давай сюда титульный лист, я распишусь, — изрёк, наконец, горе-рецензент.
Едва получив желаемое, Витька понёсся по коридору на выход, но Ухтомскому уже было плевать на него, ибо на этом клочке текста, что был написан его неведомым коллегой, учёный увидел тревожное подтверждение своим гипотезам, о которых Олег Волков, биоинженер, однажды отозвался коротким словом «паранойя».
И на Олега Ухтомскому также было решительно плевать, ибо настало время серьёзного разговора с руководителем, чью фамилию он поначалу считал несклоняемой, а когда выяснилось, что она-таки склоняется, её владелец успел приучить всех к «просто Крис».
— Они засекли проблему, о которой я тебе говорил ещё перед самым релизом, — ворвавшись в кабинет Кристиана, с порога выдал Ухтомский, не обратив ровно никакого внимания на Шанкара, который пристроился в кресле около окна.
Крис рассеянно глянул на учёного и вскинул руки, словно дирижёр, который пытается утихомирить не в меру разошедшийся оркестр.
— Кто «они»? И какая именно проблема, Андрей?
— Эти, из Института, — пояснил Ухтомский. — У некоторых людей наномашины выходят на полную мощность помимо желания, даже тогда, когда им не надо горы сворачивать. Самоконтроль отказывает, и они просто сгорают… Живут словно в ритме «год за семь».
Шанкар приподнялся с места. Крис замер, как стоял, лишь с губ сорвалось отчаянное:
— Кто-то снова умер… из-за меня?
— Нет, нет, всё обошлось, — взмахнув распечаткой, заверил Ухтомский. — Этим товарищам откачали наномашины, исключили из исследования, да и дело с концом. Но это сейчас, пока у нас всё под контролем. А нужны ведь лонгитюдные исследования, года два минимум, да, я помню, у нас второй этап на носу, но какое, к чёрту, семантическое кодирование, если…
— Я понял, Андрей, понял, — несколько раз тихо повторил Кристиан, прежде чем Ухтомский кое-как овладел собой и выдал финальное:
— Давай запросим у Заказчика разрешения на полный двусторонний контакт с Институтом, а? Что мы с ними, как неродные?
— Попробую, — прикрыв глаза, кивнул Крис. — Но учти, обещать ничего не могу. Всё, ребята, хорош впахивать. Давайте по домам.
Согласно правилам воздушного движения, сон за штурвалом не допускался даже в режиме автопилота, но система аэроцикла, которую Овер поимел во все доступные и недоступные места, покорно молчала, не смея нарушить лёгкую дремоту серокрылой птицы, летящей сквозь ночь по маршруту «Санкт-Петербург — Ладога».
Крупные хлопья пушистого снега залепили Кристиану глаза. Пришлось опустить прозрачный щиток на шлеме почти до упора, оставив лишь узкую щёлку для свежего воздуха.
Яркие огни предновогоднего Питера остались далеко за спиной, а впереди Овера ждали несколько часов одинокого полёта сквозь бесконечный ночной снегопад. Едва вырвавшись за черту города, хакер по привычке выжал рукоятку тяги до максимума. Летящий навстречу снег превратился в звёздные скопления, размазанные по периферии внешнего обзора, а машина Криса стала космическим кораблём, готовым вот-вот перейти в подпространство. На секунду Оверу вспомнилось, как маленьким мальчиком он выдал маме гордое: «Хочу стать космонавтом! Вот будут мне говорить: „Вставай на работу, а то опоздаешь, сходи в магазин, вынеси ведро“, а я не могу, я в космосе!» Мама тогда долго смеялась, а потом отчего-то заплакала. Боги, целых сорок лет ты не понимал причины этих слёз, а сейчас что с тобой, Овердрайв?..
К чёрту. Поднять противоударное стекло, открыть лицо ветру и врубить первую попавшуюся песню в плеере. Боковая сенсорная панель выдаёт лёгкую искру: то ли где-то в электронике снова пробой, то ли в нём самом…
Трек, который легко можно убрать в фон — стандартные сэмплы, незамысловатый мотив, но привычка Кристиана переводить текст на ходу уже взяла своё.
Две широких волны на экране осциллографа. Частота одной, кажется, чуть выше, и из-за этого через равные промежутки времени волны то встают в противофазу, то накладываются друг на друга. Очередной запрос синхронизации. Как ты там, светловолосый кодер?
Глаза на миг застилает тёмная картинка: комната на первом этаже ладожского домика, освещённая лишь тусклой заставкой на экране ноутбука, и внезапный серебристый отблеск на диване. Мой летний плащ? Вроде бы я его оставил на вешалке… Да без разницы. Ты-то где, Охотник?
Если призыв в волшебный мир внезапно оборвался на середине, уж точно не следует унывать. Нужно взять себя в руки и вынести из этого как можно больше пользы. Например, постараться сотворить самую настоящую магию. *** Когда молодая девушка поняла, что вскоре ее счастливая жизнь будет оборвана внезапным призывом в иной мир, она приложила все усилия, чтобы этого избежать. Но вместо заветного ключа от оков под названием Якорь она получила нечто большее.
Будьте терпеливы к своей жизни. Ищите смысл в ежедневной рутине. Не пытайтесь перечить своему предпочтению стабильности. И именно тогда вы погрузитесь в этот кратковременный мир. Место, где мертво то будущее, к которому мы стремились, но есть то, что стало закономерным исходом. У всех есть выбор: приблизить необратимый конец или ждать его прихода.
В архиве видного советского лисателя-фантаста Ильи Иосифовича Варшавского сохранилось несколько рассказов, неизвестных читателю. Один из них вы только что прочитали. В следующем году журнал опубликует рассказ И. Варшавского «Старший брат».
