Entre dos tierras - [73]

— С-сука…

Разодранная в клочья рука — лишь повод, чтобы сказать бранное слово вслух. А истинная причина — ты, Эйрик.

— Ёшкина мать, — вторит Шанкар откуда-то сбоку. Осторожное касание его дрожащих рук, а-аррх, какого хрена, попытки промыть рану недопитой водкой (не пропадать же добру, приговаривает Оракул). И следом — привычный уже трёхэтажный мат Эйрика, из которого, убрав весь навоз, можно получить тонкую жемчужную нитку слов:

— Мужики… У меня глюки… Как… у тебя… щас так быстро… всё заживает?!

Не дождавшись ответа, норвежец вырубается прямо на диване.

Крис скосил глаза на собственный локоть, отчего головокружение только усилилось, дополнившись странной дрожью во всём теле. Запрос, успеть бы дать запрос…

— Что это, блин, была за водка, Оракул?..

И, на грани потери сознания, услышать ответ:

— Та же, что обычно, чёрт тебя дери, Овер. Это ты изменился…

* * *

Изнурительные тренировки, которым практически ежедневно подвергали Ивана Кошкина, включали в себя полтора часа синхронного перевода с русского на английский и обратно, три часа всевозможных упражнений в спортзале, после которых Иван долго приходил в себя, стоя под прохладным душем и тихо проклиная неизвестного автора этой «физкультурной паузы», но жемчужиной всей программы были «тренировки силы духа», проходившие под контролем странного, тощего человека с полубезумным взглядом, который он тщетно пытался спрятать за стёклами слегка затемнённых очков.

— Ложитесь в кресло и забудьте всё, что вы вычитали в брошюрках о медитации, пан Кошкин, — если бы в голосе Лисовского было чуть больше иронии и чуть меньше усталости, Иван бы позволил себе огрызнуться в ответ. — Вы отлично умеете сопротивляться, как тот резистор, и я впечатлён вашей силой воли. Честно сказать, я бы не выдержал этих пыток ледяной водой и давно бы уже проболтался. Понимаю, вас готовили к тому, чтобы скрывать свои мысли. Но сейчас нам необходимо научиться обратному… То есть, скорее, не научиться, а вспомнить, каково это — открываться навстречу другому…

Голос Лисовского ушёл куда-то на периферию, превратившись в невнятное мурчание, от которого Ивана неудержимо потянуло в сон. В убаюканном сознании медленно всплыла яркая статичная картинка: солнечное лето, старый деревянный дом с рассохшимися половицами, бидон свежего молока, только-только из-под коровы, а вот и бабушка — сотня морщинок разбегается по её загорелому лицу, когда она улыбается навстречу внуку.

— Поешь малинки-то, — сколько отец ни делал бабушке замечаний насчёт «этого деревенского оканья», никуда оно не пропало. — Чегой-то ты плачешь, Ванюш? Ох, коленки твои бедовые… Ну садись, водички принесу, отмывать будем. У птички поболит, у лошадки поболит, а у Ванечки и пройдёт…

У бабушки была плавная, напевная речь, а у матери, известной телеведущей — чёткая, быстрая, отрывистая, но даже вне эфира она не замедляла своего темпа. На широкой груди бабушки можно было спрятать заплаканное лицо, тогда как замочить слезами отглаженную мамину блузку Ваня просто не решался. Тем более бабушке можно было рассказать всё до последней капли — и о том, что Колька начал драться первым, и что Алёшка поджёг в поле сено, а спички подбросил ему, Ване, да ещё и наврал родителям, что сам-то он и рядом не стоял, и, наконец, что Танька с соседней улицы сегодня наконец-то улыбнулась ему с крыльца своего дома, когда он проезжал мимо на велосипеде, а какое там следить за дорогой, когда у неё така-ая улыбка…

Бабушка не пожмёт плечами, как отец — мол, тебе уже шесть лет, взрослый парень, сам справишься, не отвлекай. Бабушка не кинется к новому велосипеду, не станет ругаться над погнутым колесом, как мать. Прежде всего бабушка одним прикосновением уймёт боль в Ваниных коленях, не требуя взамен ни благодарности, ни обещаний «больше не драться и вести себя как воспитанный мальчик»… И именно потому, что эта седая женщина с лучистыми глазами ничего не требует от внука, он готов отдать ей самое ценное, что у него есть — свою любовь и бесконечное доверие…

— Деревня. Бабушка. Доверие, — резюмировал где-то на периферии голос Лисовского. — Это ваш код доступа, Иван. На счёт «три» вы проснётесь. Один… Два… Три.

Тонкие, узловатые пальцы учёного маячат перед лицом агента, и он машинально принимает протянутую бумажную салфетку, вытирая мокрое лицо. Раздери их всех дисконнект, а снять броню ему оказалось в разы сложнее, чем её нарастить…

Предоставив Ивану время прийти в себя, Лисовский отошёл к широкому окну лаборатории. Всё-таки совместная работа имеет свои преимущества. Вот, например, без этих ребят из «Souls Unite» он никогда не узнал бы о том, что семантические образы можно использовать для кодирования адреса обращения к пользователю. А дополнив эту процедуру классическим гипнозом, Лисовский смог превратить Ивана в ходячий приёмник телепатического сигнала от того, кто произнесёт ему на ухо три кодовых слова.

Отвернувшись от окна, учёный едва слышно вздохнул. Переписка с кодерами «Souls Unite» велась с корпоративной электронной почты и, надо полагать, тщательно просматривалась со стороны Заказчика, который запретил соисполнителям личные контакты и встречи в оффлайне. Тем сильнее Лисовского подмывало нарушить глупый запрет, выловить руководителя этих айтишников и напроситься на долгую беседу обо всём подряд где-нибудь в кафе на Невском.