Entre dos tierras - [117]

* * *

Услуга «Лови момент», отключавшая модуль логического мышления вместе с сектором планирования будущего, оказалась платной, и вот она, цена. Две полоски на белом прямоугольнике теста, очертания колеи, что впервые проявились перед ней на февральском снегу и вполне чётко обозначились в грязи весенней распутицы. Наверное, во всём была виновата полная луна, взошедшая над развалинами заброшенного буддистского храма где-то в Таиланде, откуда они с Хидео вернулись в конце января, всего на неделю вырвавшись во влажное тропическое лето из холодной московской зимы. А может быть, причиной всему стал дразнящий, сладкий аромат крупных белых цветов на деревьях с плотными глянцевыми листьями, который заставил молодую пару забыть про полное отсутствие каких бы то ни было средств защиты и поддаться обоюдному порыву прямо в глухую полночь, на пустынном пляже, недалеко от живописных развалин.

Хидео искренне полагал, что успел остановиться. Мария тоже.

Первые минуты осознания у Марии прошли под знаком трясущихся рук и ощущения странной пустоты внизу живота, где, казалось бы, ей стоило представлять коварную маленькую загогулинку, которая уже начала сосать из неё все соки, стремительно увеличиваясь в размерах, пока Маша безмятежно спала, сидела за компом на работе и вместе с Хидео ходила на каток по выходным. А очень скоро эта (или этот)?.. словом, это существо лишит её и катка, и работы, и самой себя, переименовав файл «Мария» в файл «Мама… Васи? Люси?»

Заперевшись в ванной, Мария задрала футболку, повернулась перед зеркалом и воззрилась на свой живот. Пока ещё ничего не заметно. Может, сделать аборт? Муж вроде бы ни о чём не подозревает…

Мария решительно распахнула дверь ванной и чуть не въехала по лбу Хидео, который невозмутимо шёл из кухни с чашкой чая. Тёмные, как безлунная полночь, глаза на миг встретились с кристальной гармонией чистого льда.

— Что-то случилось, Маша?

[Рассказывай, что стряслось. Я рядом.]

Маша не выдержала и отвернулась. Ещё не хватало расплакаться при тебе, Хидео. Понравлюсь ли тебе такой?..

Тёплые объятия, словно её укрывают от всех бед сначала сильные руки, а потом и лёгкие крылья японского хакера.

— Ты хочешь детей? — шёпот Марии еле слышен. — Ну, в перспективе…

— Хочу, — отвечает Хидео. — Мальчик будет или девочка?

Догадался, ёлки-палки. Миновал все защиты и пробился на уровень истины. Так же, как умеет делать отец… Что ж, Хидео, мы рискнули один раз — там, на тайском берегу, рискнём и ещё. Только не обвиняй меня потом во всех смертных грехах и прежде всего, в упущенном моменте, если вдруг тебе не по нраву окажется роль отца Пети или Кати.

Короткий выдох.

— Ещё не знаю… Только никому пока не говорим, ладно?

* * *

Лисовский мерил шагами кабинет в ожидании специалиста техподдержки, спешащего в его лабораторию с благой целью заменить очередную сгоревшую микросхему второго «Альтаракса», который словно почуял весну и стал брыкаться каждую неделю. Устав от бесцельных метаний, профессор прислонился спиной к прохладному матово-белому боку машины и закрыл глаза.

На тех данных, которым по воле Заказчика суждено было остаться вовек засекреченными, уже сейчас можно было защитить несколько диссертаций, но Лисовскому оставалось лишь досадливо стукнуть по столу кулаком и заткнуть себя выполнением рутинных операций.

— Здравствуйте. Ваша фамилия, имя, отчество. Это бланк информированного согласия. Прочитайте и подпишите, пожалуйста. Присаживайтесь вот сюда, осторожно, стуенька, руки можно положить на колени. Процедура займёт несколько минут…

Перед закрытыми глазами Лисовского начала медленно проявляться светлая картинка. Бессловесные образы, пойманные его цепким взглядом, блуждали под сомкнутыми веками, потепенно выстраиваясь в ровную цепочку, как школьники, бегающие по коридору на перемене, выстраиваются на линейку под строгим взглядом учителя, едва прозвенит звонок.

Школьники.

Да будь я азартен, поставил бы «Альтаракс» против велосипеда, что психика подростков на порядок чувствительнее к изменениям, происходящим в каждом из тех, кто пришёл в его, Лисовского, лабораторию обычным человеком, а ушёл без пяти минут героем древнегреческих мифов.

И сколько бы господа бытовые психологи не говорили про трудности так называемого переходного возраста, Лисовскому ясно было лишь одно. В группе, условно поименованной «10–15», наблюдался максимальный разрыв между фоновым и контрольным сканированием биополя, то бишь до и после введения наномашин. Это время стремительной весны, состояние «уже-не-дети-ещё-не-взрослые», запредельная лабильность психических процессов, бьющие через край эмоции, лёгкая внушаемость, перестройка всех систем организма, когда за одну ночь и один день может свершиться то, на что соседней группе «16–21» потребуются недели, категории «22–27» месяцы, а гражданам из комнат «28–33» — годы.

Молодое дерево гнётся, старое — ломается, вот что. Только в отчёте такие слова не напишешь. Они ж там все из категории «45+», не поймут.

Лисовский открыл глаза и грустно усмехнулся, ловя собственное отражение в отполированной до блеска деке «Альтаракса». Внешний фактор, чёрт его дери. Седые пряди, пусковой стимул для матерей мальчиков: «Уступи место дедушке». И плевать они хотели, что этому дедушке, который так и не обзавёлся ни детьми, ни внуками, не шестьдесят, которые указаны в паспорте, а сорок восемь, на которые он себя чувствует, и так вовек пребудет до самого последнего его вздоха на этой чокнутой планете.