Энрико Карузо: легенда одного голоса - [30]

— Спасибо. Больше я не могу петь. Я не завтракал и поэтому голоден.

Это интимное заявление растрогало публику. Великий пе­вец стал как бы близким знакомым каждого слушателя, я слы­шала, как, уходя, одна женщина сказана:

Не правда ли, он очарователен?

— Он так мил, и мне кажется, будто я его хорошо знаю, — от­ветила ее спутница.

Энрико искусно скрыл от публики свое плохое состояние, и никто ничего не заметил.

В конце апреля ему предстояло отправиться на два месяца на Кубу, чтобы петь в Гаване. Я не могла поехать с ним, потому что Глория была слишком мала для такого путешествия, а оставить ее одну мы не могли. Накануне его отъезда мы завтракали в ка­зино в Центральном парке. Я обратила внимание на большой открытый «Паккард» — прекрасный автомобиль серого цвета. После завтрака я ждала Энрико в парке, пока он расплачивал­ся. Парк был очень красив в эту пору, и мы немного погуляли, прежде чем идти домой. У входа в наш отель стоял автомобиль.

— Посмотри, — сказала я, когда мы подошли к отелю, — это тот самый «Паккард», который я видела у казино.

Он твой, — сказал Энрико, — я купил его после завтрака.

12 тысяч долларов, предложенные Энрико владельцу маши­ны, убедили того продать ее.

В день отъезда я вошла рано утром в студию и увидела там Энрико, державшего на коленях Глорию. Фучито играл на роя­ле, а Энрико отбивал такт рукой девочки.

— Я учу ее песне «О, мистер Пайпер» — о волшебной короле­ве.

Он начал вполголоса напевать. Глория была очень довольна.

Ты видишь, ей нравится голос отца.

Дочери исполнилось тогда три месяца.

Глава 8

После отъезда Энрико я вместе с Глорией, Нэнни, моим братом, его женой и детьми и всей прислугой переехала на лето в Истхемптон (Лонг-Айленд): Мы разместились в невысоком доме с большой студией на первом этаже. На втором этаже, ря­дом с моей спальней, находился кабинет Энрико, куда можно было попасть по лестнице прямо из сада. В этом прекрасном са­ду были разбиты огромные клумбы розовых цинний, а к не­большому озеру спускались ирисовые террасы. Через неделю после нашего переезда я была ошеломлена, прочтя в газетах, что «Никербокер-Отель» продан.

Когда Энрико сообщил мне по телеграфу, что надо делать, я немедленно выехала в Нью-Йорк. Муж очень расстроился.

Атланта

Штат Джорджия

27 апреля

Моя дорогая Дора!

Вчера вечером, когда я шел в ресторан поужинать, меня ос­тановил хозяин отеля и сказал:

— «Никербокер-Отель» продан. Если вы не против, поду­майте о предложении, сделанном вам много лет назад «Бил- тмор-Отелем».

Сначала я ничего не понял, но он показал мне газету, в ко­торой сообщалось о продаже «Никербокер-Отеля» и превра­щении его в административное помещение. Можешь себе во­образить, как я после этого отдыхал. Не поужинав, я, очень расстроенный, пошел обратно, думая о тебе и о трудностях, с которыми тебе придется столкнуться. Как-нибудь зайди или напиши Бауману в «Билтмор-Отель» и сообщи, что Карузо номнит предложение, сделанное ему много лет назад. Тогда меня пригласили жить на восемнадцатом этаже бесплатно. Я отказался, так как не хотел жить, не платя ничего. Теперь же, если у нас будет неплохое помещение за меньшую плату, чем в «Никербокере», — это недурной вариант, так как отель удоб­но расположен, принимая во внимание интересы нашей до­чурки.

Когда у Рейгана появилась мысль продать отель? Если он думал об этом еще до моего отъезда, с его стороны было жесто­ко молчать, когда я мог еще сам всем распорядиться и не застав­лять тебя беспокоиться. Посылаю тебе и малышке тысячу поце­луев.

Твой Рико.

Через несколько дней он писал: «После обмена телеграмма­ми между мной и Рейганом, мне кажется, он обижен нашим внезапным решением и недоволен тобой. Я послал ему вежли­вую телеграмму, в которой уверял, что всему виной он, потому что не сообщил мне своевременно о продаже отеля. Во всем ви­новат я, так как оставил тебя одну! Это урок мне».

В течение недели, проведенной в Атланте, он пел в «Самсо­не и Далиле», «Еврейке» и «Любовном напитке». Он написал мне из Джексонвиля:

«Я прибыл сюда в семь часов пополудни, и многие сразу уз­нали меня. Я старался отворачиваться от людей, но те обходи­ли меня и заглядывали в лицо. Получил твою телеграмму, во время чтения которой глаза мои наполнились слезами. Когда я посылал ответную телеграмму, служащий спросил, не просту­дился ли я. Я ответил, что взволнован весточкой от моей ма­ленькой семьи. Он сказал: «Я понимаю вас, потому что прини­мал эту телеграмму из Нью-Йорка и сам тронут ею. Редко слу­чается читать что-нибудь подобное». То ли он влюбился в тебя по прочтении этого текста, то ли пережил большое разочарова­ние в жизни, но говорил о счастье и горе около получаса, пока я не спросил его: «Сколько?». Он понял и замолчал. Мы ждали поезда около пяти часов и проводили время в прогулках по пер­рону. Конечно, меня все узнали, так как имя написано у меня на лице, а один человек даже подошел и спросил, не Карузо ли я. «Нет, я его кузен». Все засмеялись и просили меня не дура­чить их, потому что моя внешность полностью меня выдает. «Кого? Меня? Покорно благодарю», — ответил я. Такие вещи случаются все время и в поезде, так что я вынужден запереться в купе и лечь спать. Очень скучаю!!»