Енох - [36]

 - В твоем тоне, Сепфора, сомнение. Пусть его не будет! Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь. Мелхиседека настраивает тебя против меня и усиливает твое недоверие. Но, поверь, то, что мы делаем, для блага Еноха, для твоего блага, Сепфора, может быть, для блага всех сифитов. И каинитов тоже.

 Женщина понимающе кивнула.

 - Тувалкаин, а как же одежды Еноха? Он столько времени не был дома, а она как новая! Я своими руками ткала материю, своими руками шила платье, своими руками вышивала крестик с испода воротника, чтобы не спутать одежду Еноха с одеждой Мафусаила. Ты, Тувалкаин, знаешь, сколько он не был дома, и она - она почти новая! На ней даже нет платяной проказы! Я боюсь это произнести, но мне кажется, одежды Еноха стали новее.

 Тувалкаин слушал, наклонив голову.

 - Пока я ничего не могу сказать по этому поводу. Но мой жизненный опыт убедил меня, что у всякого чудесного явления - самая что ни на есть материальная подоплека. Разберемся! Поэтому я и уезжаю в город вместе с Енохом.

 - Еноше, ты не должен ехать в город, - настаивала Мелхиседека, дергая брата за рукав. - Не должен!

 - Воля Божья, - отвечал Енох и улыбкой пытался успокоить сестру. - Мы должны всегда творить волю Божью, даже если нам кажется, что она...

 - Енох, тебя там погубят! Я боюсь. И Тувалкаина, и его жреца Иагу. Они могут с тобой сделать то же, что и с этим несчастным человеком. - Она бросила испуганный взгляд на колесницу, в которую усадили лже-Еноха.

 - Я сейчас обижусь на себя, сестра!

 - На что? - вскричала та.

 - Мне кажется, что ты мне не веришь.

 - Я и верю тебе, и... помнишь тот разговор в доме отца...

 - Пора! - твердо повторил Тувалкаин.

 Енох благословил домочадцев и неловко залез в колесницу.

 - Не бойся, Еноше, - весело проговорил Тувалкаин, проворно усаживаясь рядом с Енохом. - Трогай!

 Мелхиседека вцепилась сзади в колесницу, точно рассчитывая удержать ее.

 - Еноше! - Колесница дернулась, увлекая за собой Мелхиседеку, и она побежала, чтобы не упасть. И упала бы, если бы подоспевший Мафусаил не поддержал ее.

 - Отец, я погоню в город овец и обязательно навещу тебя! - крикнул вдогонку сын.

 Во дворе покачивалась на веревках маслобойка, и ее замирающий скрип с тех пор всегда напоминал домочадцам об отъезде Еноха.

 38. Спустя несколько сотен лет, незадолго до потопа, на смертном одре своем Мелхиседека говорила сыновьям Ноя:

 - Можете поверить, это был самый несчастный день в моей жизни. Много скорби было потом: умирали наши патриархи, умирали близкие люди, тяжело болели внуки и правнуки моих братьев и сестер, болела я сама. Но никогда я не чувствовала себя такой одинокой, как в тот день (а точнее, в поздний вечер), когда Тувалкаин увез Еноха в свой город.

 Молчание гор подавляло, казалось, нечем было дышать, хотя воздух был чист и прохладен. Горы дыбились зазубренной черной стеной.

 Уже в доме растерянная Сепфора, прижав ко рту руки, сказала:

 - У меня такое чувство, Мелхиседека, что я предала Еноха, - сказала будто со стоном. Мне бы ее пожалеть, мне бы ее успокоить. Ради совести, ее совести, но меня саму надо было успокаивать.

 - Куда мы его отпустили?! - мое "мы" походило скорее на "вы". Осуждение пробилось в моем голосе. - Они сделают из него такого же несчастного, которого привозили с собой! Это же каиниты! Там, в городе... там - блудница Ноема!

 - Я доверяю Еноху! - горячо возразила мне Сепфора. С упреком.

 - Я не о том! Она не только блудница! Своим волшебством она может останавливать течение реки, удерживать полет птиц, она может творить зло, о котором сынам Божьим и говорить нельзя! - выкрикивала я то, что Сепфора знала и без меня. - С тех пор как вернулся Енох, я как бы чувствую эту жрицу возле себя, точно она рядом и смотрит на меня. Она даже смотрит на меня изнутри меня самой! Она следит за нами!

 - Надо было раньше сказать, что Енох не был у ангелов, а скрывался впещере!

 - Да он был у ангелов! - бессильно выкрикнула я. Как я могла рассказать Сепфоре о молитве Еноха, которая таинственым образом световидно отражалась в его внутреннем мире, когда сама все это плохо понимала? Как я могла рассказать Сепфоре о таинственном богоявлении, бывшем Еноху вмолитвенном состоянии, когда не было слов, чтобы передать? Как я могла описать Сепфоре возникающий от молитвы жар, который преобразуется в тихое веяние, когда сама подобного никогда не испытывала? Как могла рассказать Сепфоре о том, что молитва в уединении заменяет Еноху глаза и уши, и он как равный ангелам видит Бога, Которого невозможно видеть? Как рассказать, что Енох в молитве поднимается по Божественному свету и входит в состояние, которое выше молитвы? Как? И что может быть выше молитвы? Но я верила Еноху! Верила больше, чем Сепфора! И, совершенно забыв про чужую совесть, бросала в Сепфору упреками. И мы ругались, припоминая друг другу какие-то мелкие домашние ссоры за почти столетие нашей совместной жизни. В какой-то миг казалось, что на земле нет более лютых врагов, чем я и Сепфора. Но вдруг Господь вразумил нас, мы обнялись и, обнявшись, долго плакали. Я сказала:

 - Мне кажется, что наши несчастья только начинаются. Каиниты задумали что-то еще! - Что именно, я не знала. И твердила на ухо Сепфоре: - Праведный Сиф всегда повторял: нельзя, нельзя нам общаться с каинитами!.. Нельзя отпускать в город Мафусаила!