Энгус: первый воин - [30]

— Твои действия напоминают действия предателя, Морской Волк.

— А твои — труса, Айвар, — ответил отец. — Я не выношу, когда убивают тех, кто не может ответить ударом на удар. Такого рода провокации из-за крепостных стен, которые надежно защищают нас, выглядят как полное отсутствие чести. Почему мы не откроем ворота и не выйдем с врагом на честный бой, как подобает доблестным воинам, достойным войти в Валгаллу?

— Это было бы детской болезнью, — ответил Хальфдан. — У нас есть преимущество. Мерсийцы отныне боятся сражаться с нами и пойдут в бой лишь тогда, когда такой приказ отдаст Этельред.

— А мне кажется, что единственные люди, которые боятся сражаться, — это вы с Айваром. Я же готов сразиться с саксами хоть завтра утром.

— Нет, Морской Волк, — оборвал его Айвар. — У нас есть преимущество, и мы воспользуемся им. Мы будем ждать.

К братьям подошли остальные ярлы со своими воинами и стали угрожающе окружать нас четверых. Отец схватился за меч, но быстро взял себя в руки. Возможно, он сделал это ради меня, так как прекрасно понимал, что с четырьмя они справятся очень быстро. И он впервые наступил себе на горло, а я в первый и последний раз увидел, как отец не стал защищать то, во что верил. Он вложил меч в ножны и, не говоря ни слова, вернулся на свою позицию. Но его честь была сильно задета. Он не мог больше считать себя частью того войска, которое считал трусами. И теперь его смерть стала только делом времени. Я знал тип воинов, к которому относился мой отец, и знал ту страшную игру, в которую он оказался втянут. Но, как бы то ни было, катапульты перестали стрелять останками людей.

И, как ни странно, Айвар с Хальфданом весьма скоро доказали свою правоту. Мерсийцы капитулировали. Бурхерд послал гонцов с предложениями о мире. Жадные ярлы после скорого совета согласились оставить город в обмен на серебро. На совет вождей Морского Волка даже не позвали. Но, может быть, это было и к лучшему: он не хотел уходить без боя, и такое унижение только легло бы еще одним пятном на его честь.

Той же осенью, сдав Ноттингем, мы отправились обратно в Йорк, где собирались провести зиму. После столь значимых побед норманны чувствовали себя неуязвимыми. И только Морской Волк не мог гордиться тем, что делала армия, в которой он служил, и закрывался от всего мира с каждым днем все больше. Будучи совсем неопытным, поначалу я не замечал этого, но отец уже прекрасно видел ожидавшую его судьбу. И этот тяжелый холодный поход был предзнаменованием той зимы, которая скоро обрушилась на его голову, погубив ее.

Глава шестая Страшнее чумы

Всю дорогу до Йорка, проникая и в наши сердца, коварно укрыл снег. Как невозможно горек и отвратителен может быть вкус победы! Я отправился из Кайта юношей, полным жажды славы, ослепленным страстью к грядущим битвам, не зная, что цена победы может вдруг оказаться слишком высокой. Все, что я пережил за время этой кампании, лежало у меня на сердце тяжким грузом. И почему-то я начинал верить, что результат — вещь гораздо менее значимая, чем то, какими средствами он достигается. К моему великому удивлению, я понял, что воин, который идет в бой с голыми руками и обнаженной грудью, обладает большим мужеством, чем тот, кто выходит вооруженным до зубов, в надежной броне и с тяжелым дубовым щитом. Я понял, что победа в таком поединке значит очень мало, что она просто не имеет никакой цены, поскольку силы слишком неравны и один из противников явно трус. И долгом каждого доблестного воина в таком случае будет отложить оружие и вступить в борьбу на равных условиях с невооруженным противником. И еще я, наконец, понял значение требований религии матери, которую прежде считал абсурдом. Любите врагов своих. Да, действительно, это правильно, нужно любить тех, кто выступает против тебя, ибо только благодаря им и является нам наша подлинная сила. Но очень немногие имеют мужество признать это и идти таким путем. Большинство предпочитает щит циничных слов и открытой вражды, пытаясь манипулировать всеми и всем. И только те, кто сражается из чести, подобно Морскому Волку, знают, что опираться они могут на немногих и защиты им искать не у кого. Но только у таких людей и идут слова рука об руку с делом. Это делает их сильными, сильными настолько, что они могут сокрушить десять человек за раз… Однако сокрушить все войско они не могут. И Морской Волк знал это, и холодные мысли затягивали его сознание, как ледяные облака затягивали перед нами горизонт.

Однажды утром отец позвал нас.

— Ротгер, Хагарт и Энгус, вы идете со мной, чтобы достать Свана, а ты, Сагарт, пойдешь с людьми до Йорка и будешь ждать нас там.

— Где ты собираешься искать его? — спросил Ротгер, тоже не отличавшийся многословием.

— Он должен быть где-то поблизости.

— Но, может быть, он мертв? — вмешался я.

— Нет, Энгус. Такие трусы, как он, не участвуют в битвах.

— И где же мы найдем его, Морской Волк? — не сдавался и Хагарт.

— Скорее всего, он в Ноттингеме, поскольку жаден и никогда не упустит возможности наложить лапу на богатую добычу. Поэтому я считаю, что он непременно затесался в ряды воинов гарнизона, стараясь смешаться с ними, а то и воспользоваться их покровительством.