Энгус: первый воин - [23]

Наша кавалерия резко развернулась, и нортумбрийцы повисли у нее на хвостах. Оставленный отряд тоже имитировал всеобщее отступление, но на самом деле всячески пытался задержать нортумбрийцев, разыгрывая фарс между отступающей пехотой и кавалерией конунгов.

И наша стратегия сработала, как и должна была сработать. Большинство войск противника смешалось, и только небольшая часть успела добраться до наших арьергардов.

Ворота Йорка наконец распахнулись, выплевывая наружу сотни воинов, и тут-то их встретили наши копейщики, расположенные под самыми стенами. Пользуясь возникшим замешательством, они рванулись в город, перекрыв выходившим дорогу, как каменная стена преграждает дорогу ручью.

Нортумбрийцы, что находились на открытом пространстве, были уже совершенно рассеяны, и тогда мы начали свое обратное движение. Наши слаженные действия вызывали неистовый восторг! Все четыре отряда, ловко развернувшись, окружили врага, как четыре дьявольские змеи. Теперь мы отрезали нортумбрийцам все направления, и они растерялись от неожиданности. Тогда мы обрушились на них с такой силой, что затрещали щиты и застонала земля. Я видел неприкрытый страх на их лицах, в то время как на наших горел хищный огонь.

Вовремя подоспела и наша кавалерия. У нортумбрийцев не осталось даже надежды.

Аэль и Осберт поняли, что попали в чудовищную ловушку, и с этого момента ничто не защитит их от ярости викингов. Нортумбрийцы смешались, начав отступление, которое только ухудшало их положение. Они были напуганы, а мы продолжали их преследовать всей объединившейся пехотой, которая превратилась в одно огромное монолитное чудовище, разбивающее все на своем пути. Сминая все, что еще оставалось, мы прорывались к воротам Йорка. Мы превратились в военную машину, столь же совершенную, как заточенные лезвия наших мечей и топоров. Все, что попадалось нам на пути, немедленно уничтожалось, разрубленное на мелкие куски. Крики ярости и боли, звон топоров и мечей, свист стрел сопровождали это дьявольское побоище. Наконец мы преодолели сопротивление врага и ворвались в город, где не прекращали резни до тех пор, пока земля под нашими ногами не превратилась в кровавое месиво. Мы не жалели никого и ничего. И город Йорк еще несколько дней пылал, наказанный за свое упрямство.

Наша удача принесла нам множество самой разнообразной добычи. Мы получили все, что только могли себе представить, и каждый был удовлетворен, зная, что непременно получит свою долю серебра за участие в этой битве и этой войне, которую денно и нощно будут славить на пирах, где прольется море эля. Но самыми счастливыми, пожалуй, были Айвар и Хальфдан, ибо они, наконец, получили и то, к чему так стремились, — отмщение. Среди пленных оказался король Аэль, один из тех, кто умертвил старого Рагнара Лодброка, отца Айвара и Хальфдана. Что же касается второго короля, Осберта, все говорило о том, что он пал в битве. Поэтому вся месть обрушилась только на одного Аэля. Особенно свирепствовал Айвар, ведь Аэль был его главным трофеем.

Существуют установленные формы мести, но они не распространяются на те случаи, когда сын мстит за убитого отца. Но даже это не могло удовлетворить Айвара: он задумал для Аэля худшее. Это был обряд Одина, или блодом, обряд Кровавого орла.

И вот как был отомщен старый Рагнар Лодброк.

В одно прекрасное весеннее утро, спустя несколько дней после падения Йорка, Аэля привезли к деревянному эшафоту, построенному специально для казни. Он представлял собой простой деревянный помост, на котором мог лечь человек с распростертыми руками. Лицо Аэля не выражало никаких чувств. Он стоял со связанными за спиной руками, одетый в белую тунику. На теле его виднелись следы жестоких побоев, но глаза короля горели непримиримым огнем ненависти, и черная борода была гордо задрана кверху, как у человека, который не страшится любого конца. Впрочем, все воины с детства готовили себя к мысли, что раньше или позже им придется погибнуть в битве. Пришел черед и Аэля. Он знал это, и он был король, который умел умирать.

— Знаешь ли ты, кто я? — спросил его Айвар.

— Паршивая норманнская собака, как и все остальные здесь, — прорычал Аэль.

Тогда Айвар изо всех сил ударил его рукоятью меча, так что выбил несколько зубов, а потом схватил его за волосы и плюнул в лицо.

— Мы Айвар и Хальфдан Рагнарссоны, сыновья Рагнара Лодброка, того самого, которого ты приказал бросить в кишащую змеями яму, и последнюю песню которого слышал ты один. А теперь мы послушаем, как и что ты запоешь в свой смертный час, — закончил Айвар, а Хальфдан швырнул Аэля на землю и принялся пинать его. Но Айвар остановил брата.

— Он должен быть в сознании для казни, — приказал он и заглянул прямо в глаза Аэлю. — Король должен жертвовать собой ради своих подданных, он должен сам хотеть положить за них свою жизнь.

Он приказал Аэлю лечь, распростершись на деревянный помост вверх лицом, и привязал его крепкими веревками. Потом он приказал принести кровь пятерых невинных детей, специально убитых за несколько часов до этого. Айвар лично разорвал тунику на казнимом и повелел своим скальдам описать казнь Аэля на близлежащем мегалите, для чего сначала обрызгать его кровью. После этого он приготовился и сам.