Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова - [80]
Думается, в акциях московских концептуалистов «ритуал перехода» превращается в эстетический опыт, претерпевая определенного рода опустошение. С одной стороны, мистерия переживает в «поездках за город» 1970-х годов второе рождение, с другой же стороны, ее воскрешение мнимо: она гибнет в так называемых пустых действиях, о которых пойдет речь ниже. Так в искусстве московских концептуалистов формализуется модель божественного палингенеза — в роли бога оказывается сама мистерия, рождающаяся и умирающая снова и снова.
В процессе этой формализации содержание мистерий выхолащивается до нуля[491], но это обнуление и является задачей акционистов. В предисловии ко второму тому «Поездок за город» Монастырский называет практику «Коллективных действий» «путешествием в сторону Ничто»[492]. В «Ничто» «Коллективные действия» и превращают отдельные элементы мистерий: так, в «поездках за город» пародируются посвящение, разрывание жертвы, «явление» сакрального объекта, созерцание, подобное элевсинской «эпоптейи», и тому подобное. То, каким образом преломляется и формализуется мистерия в акциях концептуалистов 1970–1980-х годов, станет предметом дальнейшего изложения.
Протекая во времени, исключенном из будничного хода событий, мистериальный культ завладевает особой территорией в пространстве, которой придается сакральный статус. Сакральное место, о котором говорил в своих лекциях Робертсон Смит, отличается от профанного тем, что оно «заряжено», словно электричеством, сверхъестественными силами, готовыми «разрядиться» на любого, кто нарушит систему священных запретов[493]. Территория мистерии расширяет священный локус, включая в себя, помимо сакрального центра, в котором располагался храм, жертвенник или алтарь, священную дорогу, ведущую к месту, где неофита, предварительно прошедшего обряды очищения, ожидало богоявление. Нередко путь посвящения представлял собой лабиринт. Этот путь мог пространственно варьироваться: так, Ассманн и Эбелинг отмечают, что путешествие в подземный мир моделировалось древними и как спуск под землю (Орфей) и как пересечение океана, достижение края земли (Одиссей)[494]. Телестерион элевсинских мистерий стоял на возвышенности, и когда с наступлением ночи участники добирались из Афин до Элевсина, процессии мистов приходилось подниматься в гору[495]; в Элевсине располагался и грот Плутона, маркировавший вход в подземный мир[496].
Элевсинские мистерии были своего рода путешествиями за город для жителей полиса: местечко Элевсин, где мисты участвовали в таинствах под руководством жреца-иерофанта, располагалось в двадцати километрах от Афин. Туда вела «священная дорога», которую нужно было проходить пешком[497]. «Великие Мистерии» длились несколько дней и проходили всегда в одно и то же время: в конце сентября — начале октября. В основе торжеств был миф о богине плодородия Деметре, чью дочь Персефону похищает владыка подземного мира Плутон. Разгневанная Деметра насылает на землю неурожай, пока не находит, наконец, дочь, которая отныне возвращается к матери на две трети года, правя остальное время Аидом. Как указывают исследователи, Элевсинские мистерии не были обрядами плодородия — они разыгрывались тогда, когда урожай уже был собран[498]. Содержание мистерий связывают не столько с задачами земледелия, сколько с «созерцанием идей»[499], становящимся кульминационной точкой ритуала — «эпоптейей», во время которой посвященные получали возможность лицезреть явление божества. Точный ход обрядов, впрочем, неизвестен из-за строгого запрета на разглашение тайны, санкционированного государством.
Хотя Монастырский и его соратники никогда не упоминали древнегреческие мистерии[500], многие элементы элевсинских таинств воспроизводятся этой группой, пусть и комфортабельно осовремененными и без кровавых жертвоприношений. Участники «поездок за город» выезжали из Москвы по железной дороге и далее шли пешком до места акции[501]. На протяжении акции проводились эксперименты по восприятию пустоты. Как правило, отправившиеся в путешествие не знали, что их ждет, но усердно созерцали то, что попадало в зону их внимания. В комментариях к акциям они излагали впечатления от пережитой «эпоптейи».
В каком-то смысле каждая «поездка за город», подобно мистерии, работала на преображение своего участника. Художник-концептуалист Иван Чуйков описывает акции «Время действия» и «Картины» как своего рода высший, нерационализируемый опыт: «Во всех работах происходит откровение, но оно всегда происходит на уровне субъективного зрительского сознания. В каждом случае принципиально важен именно зрительный образ, не поддающийся описанию»[502]. Монастырский в предисловии к третьему тому «Поездок за город» считает кульминацией акций «намек на необыкновенное, трансцендентное, неожиданно промелькнувшее где-то вдали»[503] и предупреждает об опасности таких переживаний для душевного равновесия: «маятник моего неподконтрольного теперь созерцания раскачивается и по сю пору»[504].
«Поездки за город» не были строго подчинены определенным дням в году, однако и они имели сезонный колорит. Если взять первые пять томов «Поездок за город» (то есть с 1976 года до 1989-го), то из 61 акции, состоявшейся за это время, 4 прошли в январе, 9 в феврале, 9 в марте, 8 в апреле, 6 в мае, 6 в июне, 1 в июле, 2 в августе, 5 в сентябре, 8 в октябре и 3 в ноябре. Как видно, многие перформансы приходились на ту пору, когда земля была покрыта снегом. Подмосковный Элевсин рождается в как бы хоронящих природу снегах, которых не бывало в очагах древних мистерий ни в Древней Греции, ни в Древнем Египте. Снег контрадикторно замещает огонь, который был центральным элементом древних мистерий. Первая акция «Коллективных действий», названная устроителями «Появление», состоялась 13 марта 1976 года на Измайловском поле. На фотографии, запечатлевшей акцию, хорошо видны обнаженный лес и плотный мартовский снег. Следующая акция («Либлих») состоялась там же 2 апреля, уже во время оттепели, когда земля местами обнажилась от снега, хотя его все же было достаточно — главным объектом акции служил звоночек, спрятанный под снегом
