Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова - [105]

Под воздействием любви тела оказываются способными к удивительным метаморфозам, к постоянной динамике, к преодолению немыслимых расстояний, как и к открытию новых возможностей. В «Свинарке и пастухе» есть любопытный топологический прием. В начале фильма Глаша видит огромный портрет своего будущего возлюбленного, а в конце сама превращается в портрет, о котором Мусаиб рассказывает труженикам, пришедшим на выставку передовиков производства. Двумерный и трехмерный миры изоморфны, человек может стать картинкой, картинка человеком; их трансформация имеет место в уже изоморфном мире, где нет ни фикции, ни реальности.

Остаются чистые возможности. Так, в «Музыкальной истории» (1940) А. Ивановского водитель такси Петя Говорков (С. Лемешев) всего за год — снова тот же самый промежуток времени — становится звездой оперной сцены; в блестящих певцов превращаются и его коллеги по таксопарку. Петя любит диспетчера Клаву Белкину (З. Федорова), на которой обещает жениться, но только после того, как споет арию Ленского. Клаве приходится ждать год. На этот раз любовники разъединены не расстоянием, а ожиданием, ожиданием любви.

В фильме есть комический персонаж — дирижер джазового оркестра, который не дает талантливому барабанщику уйти и заняться настоящей оперной музыкой. В «Девушке с характером» комичен директор мехового ателье товарищ Бобрик (П. Оленев), который не хочет отпускать своих работниц на Дальний Восток. Смеемся мы над ними, добрым, разумеется, смехом, потому что видим и знаем, чего не видят и не знают они. Своим незнанием смешные персонажи пытаются удержать остатки прежней истории, для которой нет уже ни места, ни времени в новом мире. Не осталось и прежнего субъекта, который мог бы сожалеть о ее исчезновении.

Политический подтекст фильма «в прошлом году в Мариенбаде» (Станислав Савицкий)

На одном из первых закрытых показов «В прошлом году в Мариенбаде» в СССР был весь столичный бомонд. Зал был битком. Пырьев опаздывал. Его провели в темноте на последний ряд. Пожилой режиссер тогда ходил, опираясь на палку. Полтора часа публика зевала. Когда пошли титры, в зале повисла тишина. И тут Пырьев, трахнув палкой по будке механика, сказал: «Ну, давай еще разок».

Из устных преданий Союза кинематографистов

Фильм Алена Рене и Алена Роб-Грийе «В прошлом году в Мариенбаде» традиционно считается формотворческим экспериментом, одним из программных произведений киноавангарда. С момента выхода на экран до настоящего времени о нем было принято говорить как об изящной интеллектуальной игре с кинонарративом, до некоторой степени сопоставимой с повествовательными техниками нового романа, поскольку один из его авторов был ключевой фигурой этого литературного движения[673]. И сценарий, и картина построены на серии реитераций, повторов, удвоений и тавтологий. Линейный нарратив разрушается разными формами и приемами циклизации и банализации сюжета. На протяжении всего фильма персонажи возвращаются в разговорах к одному и тому же эпизоду, который, возможно, имел место быть год назад в санатории, где происходит действие фильма. Главный герой настаивает на том, что между ним и главной героиней был роман, но та делает вид, что это его домыслы или не желает / не способна вспомнить историю, случившуюся в прошлом году в Мариенбаде. Из их объяснений следует, что, скорее всего, герой настаивает на своем не без оснований. Неполная уверенность в этом, к которой склоняется зритель в финале, и есть развязка этой незамысловатой фабулы, на реализацию которой уходит полтора часа экранного времени. Для зрителя это, впрочем, не должно быть неожиданностью. Само название фильма анонсирует неувлекательное и нарочито однообразное выяснение обстоятельств того, что же все-таки произошло, если это происходило в действительности, в прошлом году в Мариенбаде.

Повтор — один из главных механизмов этого повествования о мнимости памяти и воображении, не различающем иллюзию и реальность. Он представлен в фильме разными средствами. Цикл возвращения к воспоминаниям вводится раз за разом эпизодом прохождения главного героя по коридорам барочного дворца. Рефрен фильма: «И вот я опять прохожу по этим коридорам, по этим салонам, по этим галереям, по этому зданию, — из другой эпохи, — по этому огромному, роскошному, барочному отелю, по этому зловещему зданию, где бесконечные коридоры следуют одни за другими; они безмолвны, пусты, напичканы мрачным, холодным декором из дерева, орнаментами из стукко, лепными панно, мрамором, черными зеркалами, темными картинами, колоннами, грузными драпировками…»[674] Всякий раз, когда звучат эти слова, мы видим, как камера следует по пышным интерьерам, скользя по лепнине, коврам, мебели[675]. Повтор и симметризация организуют многие кадры фильма, изобилующего зеркальными отражениями и отражениями в садовых водоемах (ил. 1, 2, 3, 4). Беседы главных героев происходят в геометризированных садово-парковых пространствах, построенных по принципам французского стиля. Цикличный нарратив разворачивается в упорядоченных пейзажах регулярных садов (ил. 5).

Любопытно, что сады эти, несмотря на то что во Франции подобных резиденций более чем достаточно, — вовсе не французские. Вместо того чтобы снять фильм в том же Версале или других французских резиденциях, созданных в регулярном стиле, Рене и Роб-Грийе скомпоновали место действия из нескольких баварских парков и архитектурных памятников. В основном съемки происходили в Шляйсхайме и Нимфенбурге — знаменитых садово-парковых ансамблях, расположенных в Мюнхене и его окрестностях (ил. 6, 7, 8, 9).