Энеида - [10]

Страшась божественного гнева,

Отборный скот пригнать из хлева

Велел поспешно молодец

И в жертву тем, кто пеклом правит,

Кто грешных тормошит и давит,

Обречь козлов, быков, овец.

И вскоре звезды врассыпную

С неec пустились наутек.

Рассвет рассеял тьму ночную,

Утешный наступил часок.

Троянцы тут заворошились,

Засуетились, всполошились,

Овец, быков приволокли.

Дьяки с попами — очи к небу! —

Служить готовы были требу

И жертвенный огонь зажгли.

Схватив обух, ударил глухо

Троянский поп вола меж рог

И нож всадил скотине в брюхо,

Ее башку зажав меж ног.

Он вынул залитые кровью

Кишки и требуху воловью

И, разглядев сычуг, рубец,

Вещал Энею божью волю,

Троянцам — радостную долю,

Их недругам — худой конец.

Овечки стали беспокойней,

Козлы метались, а быки

Гуртом ревели, как на бойне;

Псалмы гнусавили дьяки.

Откуда ни возьмись — Сивилла!

Разбушевалась, вражья сила;

Тряслась, кудахтала: «К чертям

Ступайте все! Живее сгиньте!

Энея своего покиньте,

Чтоб не попало по шеям.

А ты, — промолвила Энею, —

Проворный, смелый молодец,

'i

Прощайся с голытьбой своею,

И двинем в пекло. Там отец

Давненько но тебе скучает,

В сынке небось души не чает!

А ну, пора маршировать!

Да с хлебом захвати кошелку,

Чем зубы положить на полку

И без харчей околевать!

Не озаботишься припасом —

Надуешь с голодухи хвост!

Ты знаешь сам: в дороге часом

Случается Великий пост.

Бог весть, найдешь ли хлеба крошку!

Я в пекло протоптала стежку.

Я знаю тамошний народ;

Все закоулки, уголочки,

Все загуменнички, куточки

Знакомы мне который год!»

Эней, дай бог ему здоровья,

Собрался в путь не кое-как:

Обулся в чеботы конёвьи,

Потуже затянул кушак;

Жердину выбрал в огороде,

Чтоб сатанинское отродье

От злых собак оборонять,

И, захвативши хлеба с солью,

Махнул к чертям на богомолье,

Чтоб там Анхиза повидать.

Но в пекле не бывал я сроду

И врать, ей-богу, не мастак.

Зачем толочь мне в ступе воду?

Поставлю точку, если так…

Читатели, вы не галдите,

Не наседайте, погодите!

У старых выспрошу людей,

Что им рассказывали деды —

Бывалые, не домоседы! —

О преисподней… Им видней!

Небесное поэту царство, —

Вергилий рассуждал умно

И знал все адские мытарства.

Да жил он чересчур давно!

Теперь, наверно, в пекле тоже

Всё по-другому, не похоже

На то, как было в старину

Покойного слегка поправлю,

Что скажут старики — добавлю,

На новый лад пером черкну.

Сивилла в пекло дверь искала,

Глядела пристально кругом,

В сердцах Энея понукала.

Он поспевал за ней бегом.

Вот наконец узрели гору,

А в той горе большую нору

Нашли — и бросились туда.

Энею в очи мрак ударил.

Пошли. Эней рукою шарил —

Не провалиться бы куда!

На улице нечистой, смрадной,

Что в пекло напрямик вела,

И днем и ночью было чадно,

Вонючая клубилась мгла.

Гнездилась в полутьме Дремота

С сестрой, по имени Зевота.

Поклон отвесив поясной,

Безмолвно выплыли сестрицы

И навязались в проводницы

Энею с древней попадьей.

Пришельцам честь по артикулу

Воздав косою. Смерть сама

Скомандовала караулу,

Что состоял при ней: чума,

Война, разбой, злодейство, холод,

Трясучка, рожа, парши, голод;

За ними выстроились в ряд

Холера, шелуди, короста,

Еще напастей разных со сто,

Что без пощады нас морят.

Плелась ватага бед ходячих.

Валила туча всяких зол:

Сварливый полк свекровей, мачех

И жен за Смертью следом брел.

Шли тести — скупердяи, жмоты,

Зятья — растратчики и моты,

Буяны братья, свояки,

Свояченицы и золовки —

Обидчицы и колотовки,

Что в ход пускали кулаки.

И крючкотворы и плутяги

С пером за ухом были здесь,

Жевали жвачку из бумаги,

Чернил с песком глотали смесь;

И тьма начальников-пиявок,

Десятских, сотских — злобных шавок,

И распроклятых писарей;

Толпа исправников заштатных,

Судей и стряпчих беспонятных,

Поверенных, секретарей.

Ханжей понурые фигуры

Плелись, молчание храня.

Сии смиренные натуры,

Постясь в неделю но три дня,

На животе слагали руки

И слали господу докуки;

Не осуждали вслух людей,

А, не в пример иным трещоткам,

Перебирали всех по четкам

И ждали по ночам гостей.

Напротив этих окаянниц

Квартал был целый потаскух,

Бродяг, моргух, ярыжниц, пьяниц,

Бесстыдных шатунов и шлюх.

С остриженными головами,

С подрезанными подолами

Распутницы стояли сплошь.

А сколько панночек ломливых,

Лакеев ловких и смазливых

Там было — право, не сочтешь!

Теснились там и молодицы,

Что втайне от мужей седых

Большие были мастерицы

Парней потешить холостых,

И хвагы те, что не гуляли,

А ротозеям пособляли

Семейку расплодить быстрей;

Пригульные кричали дети

И, не успев пожить на свете,

За это кляли матерей.

Эней глазел, давался диву

И трясся, словно без седла

Скакал, схватив коня за гриву;

Беднягу оторопь взяла.

Успел он присмотреться с ходу

Ко всякой нечисти и сброду.

Чудно, куда ни поглядишь!

Хватал он ведьму за дерюгу

И хоронился с перепугу,

Как от кота в чулане мышь.

Карга его рванула с силой,

Чтоб он артачиться не мог.

Послушно за своей Сивиллой

Бежал Эней, не чуя ног.

Уж пекло было недалечко,

Но путь им пересекла речка,

Что Стиксом издавна звалась.

Там оказалась переправа,

Куда стекалась душ орава

И на ту сторону рвалась.

Явился перевозчик — грубый

И черномазый, как цыган;

Под стать арапу, толстогубый

И кислоглазый старикан.

Заплывши начисто сметаной,

Слипались веки беспрестанно…

Косматой был от колтуна.

Как войлок, борода свалялась,

Сердито голова вихлялась,