Эндшпиль Маккабрея - [3]

Я рассмотрел возможности трёх умных возражений на его одну реплику, но пришёл к выводу, что не стоит беспокойства. Бывают времена, когда я готов перекинуться с Мартлендом словечком-другим, но сейчас было иное время.

— И что именно, — здраво спросил я, — по вашему мнению, я могу вам дать из того, что, по вашему мнению, вы хотите?

— Любую наводку на дельце с Гойей, — ответил он тоном сломленного Иа-Иа. Я воздел ледяную бровь-другую. Он несколько заерзал. — Существуют дипломатические соображения, знаете ли, — слабо простонал он.

— Да, — с некоторым удовлетворением ответствовал я. — И я понимаю, как они могут возникнуть.

— Просто имя или адрес, Чарли. Да вообще-то что угодно. Вы ведь наверняка что-то слышали.

— И где тут вступит в действие старое доброе «куи боно»? [8] — спросил я. — Где широкоизвестный пряник? Или вы опять давите на старую школьную дружбу?

— Этим вы обеспечите себе много мира и покоя, Чарли. Если, разумеется, сами не ввязались в сделку с Гойей как принципал.

Я нарочито некоторое время поразмыслил, тщательно стараясь не проявить чрезмерной заинтересованности и задумчиво поглощая настоящий «Тэйлор» 1931 года, населявший мой собственный бокал.

— Хорошо, — наконец изрёк я. — Немолодой грубоватый на язык парняга в Национальной галерее, прозывается Джим Тернер.

Шариковая ручка счастливо запорхала по уставному блокноту.

— Полное имя? — деловито осведомился Мартленд.

— Джеймс Мэллорд Уильям.

Он начал было записывать, потом замер и злобно глянул на меня.

— 1775-1851, — съязвил я. — Крал у Гойи постоянно. Но, с другой стороны, старина Гойя и сам был тот ещё жук, не так ли?

Я никогда еще так близко не подступал к получению костяного бутерброда прямо в зубы. К счастью для того, что ещё оставалось от моего патрицианского профиля, в комнату, неся прямо перед собой телевизионный приёмник, как бесстыжая незамужняя мамаша — живот, уместно вступил Джок. Мартленд отдал пальму первенства благоразумию.

— Кха-кха, — вежливо изрёк он, откладывая блокнот.

— Сегодня вечером же у нас среда, понимаете? — объяснил я.

— ?

— Профессиональная борьба. По телику. Мы с Джоком никогда её не пропускаем: там выступает столько его друзей. Вы не останетесь посмотреть?

— Доброй ночи, — сказал Мартленд.

Почти час мы с Джоком потчевали себя — и магнитофоны ГОПа — хрюканьем и ржаньем королей захватов в партере и потрясающе вразумительными комментариями мистера Кента Уолтона — единственного на моей памяти человека, целиком и полностью соответствующего своей работе.

— Этот человек потрясающе вразумителен и т.д., — сказал я Джоку.

— Ну. Мне там счас показалось, что он отхватил ухо тому второму мудаку.

— Нет, Джок, не Палло. Кент Уолтон.

— Ну? А по мне так Палло.

— Не принимай близко к сердцу, Джок.

— Как скажьте, мистер Чарли.

Превосходная была программа: все подонки жульничали бесстыже, рефери поймать их за этим занятием никак не удавалось, но хорошие парни всегда побеждали, напрягши пресс в последнюю минуту. Кроме схватки Палло, само собой. Масса удовлетворения. Удовлетворительно было и размышлять о тех умненьких молоденьких бобби-карьеристах, что в эту самую минуту проверяют все полотна Тернера в Национальной галерее. А в Национальной галерее Тернеров очень много. Мартленд был достаточно сообразителен, чтобы осознать: я не стал бы так неубедительно шутить лишь для того, чтобы его подразнить. И потому перевернуть следовало каждого Тернера. И за одним из полотен, все всякого сомнения, отыщется заткнутый конверт. А внутри — опять же, вне всякого сомнения, — люди Мартленда обнаружат одну из этих фотографий.

Когда закончилась последняя схватка — на сей раз драматичным «бостонским захватом», — мы с Джоком выпили виски, что по борцовским вечерам стало у нас традицией. «Красный Плюмаж Делюкс» мне и «Джонни Уокер» ему. Джок его предпочитает; кроме того, он осознаёт своё место в жизни. К тому времени мы, конечно, уже отклеили крохотный микрофон, который Мартленд небрежно забыл под сиденьем моего «фотёй». (В кресле сидел Джок, стало быть, микрофон бесспорно отразил, помимо борьбы, ещё и некоторые вульгарные звуки.) С редкой фантазией Джок опустил жучка в широкий бокал, затем добавил воды и таблетку «алка-зельцера». После чего неудержимо расхихикался — жуткое зрелище и звуковые эффекты.

— Держи себя в руках, Джок, — сказал я. — Ибо нам предстоит работа. Кве ходи нон эст, эрас эрит, [9] что означает: завтра, примерно в полдень, я рассчитываю оказаться арестованным. Произойти это должно в Парке, если возможно, чтобы я мог устроить сцену, буде сочту это уместным. Непосредственно после чего эту квартиру обыщут. Тебя здесь быть не должно, и с тобой здесь не должно быть сам-знаешь-чего. Вложи в обивку жесткого верха, как и раньше, поставь жесткий верх на «эм-джи-би» и отгони к Спинозе на техобслуживание. Убедись, что видишь перед собой мистера Спинозу лично. Будь там ровно в восемь. Понял?

— Ну, мистер Чарли.

С этими словами он проковылял к себе в спальню на другой стороне холла, откуда я ещё долго слышал его довольные хихиканье и флатуленцию. Спальня у него аккуратная, меблирована просто, полна свежего воздуха: именно такой хочется видеть спальню сына-бойскаута. На стене висит сводная таблица Знаков отличия и званий Британской армии; на тумбочке у кровати — фотопортрет Ширли Темпл