Эмоции: великолепная история человечества - [66]
Несомненно, социальные связи имели большое значение для общества акан начала XIX века. Их важность отражают некоторые из старых пословиц. Например: «Когда ты в нужде, одна рука лежит на животе соседа». Некоторые из них подчеркивают, насколько бедным приходится тяжелее, чем богатым: «Даже в глубоком океане найдется лишняя соль, а уж сколько ее в мелкой канаве». Есть пословицы, посвященные важности взаимной заботы: «Кошка говорит, что трется о человека в утешение». Разрыв братских связей также рассматривается как нечто болезненное: «Он знал меня когда-то, а теперь не знает. [Это] горько».
В то же время у общины были враги. До прихода колонизаторов акан вступали в стычки с соседями из-за земли и ресурсов. Конфликтов удавалось избежать лишь благодаря идее о том, что «войско боится другого войска».
Пословицы позволяют понять, что atenka акан всегда были и по-прежнему связаны с поведением людей, в особенности по отношению друг к другу. Ради общего блага вы скрываете печаль, даже когда голод пронзает тело. Ради общего блага вы не поддаетесь гневу («грудь-расти») или ревности («глаз-красный»). В том, что касается чувств, акан предпочитают держаться принципа «оставь свой гнев при себе». Публичное проявление эмоций, которые считаются негативными, было бы anyimguase — позором («лицо повалено на землю»). По крайней мере, в большинстве случаев.
Есть исключения, и именно здесь в игру вступает враждебность. У группы, как правило, больше шансов иметь врагов, чем у индивидов. Следовательно, больше шансов их иметь у коллективистских обществ, чем у индивидуалистических. Как минимум в теории. В общинах акан XIX века из всех негативных эмоций считалось уместным публично выражать лишь ненависть к кому-то. Неприязнь к определенным группам была частью коллективной идентичности акан. И, как часто бывает с врагами, злейшими противниками акан в начале XIX века стали группы, наиболее непохожие на них самих, — те, кто давал негативным эмоциям такую же волю, что и положительным.
Гнев всегда очень много значил для акан, а страх и желание — как вы совсем скоро убедитесь — значили меньше. Хотя, безусловно, в их культуре заметны элементы желания дать отпор. Так, в языке чви гнев описывается как «проращивание сорняков из груди». Здесь мы снова сталкиваемся с воплощением. Грудь — это вместилище гнева, место, где он прорастает, как сорняк. Такой выбор слов предполагает, что в гневе есть нечто нежелательное, даже опасное. Звучит так, словно гнев способен отравить сад нашей души и помешать росту всего остального. Это может быть связано с тем, что гнев вспыхивает раньше, чем мозг (скорее, кра) получает возможность контролировать его.
В представлении акан сорнякам гнева для роста, похоже, необходимы давление и высокая температура. В груди у акан в такие моменты все бурлит и горит, им даже может показаться, что она раскалывается под давлением нарастающей внутри ярости[261]. Безусловно, в культуре акан гнев никак не связан с удовольствием. Жар, давление и чувство, будто из груди растут сорняки, могут восприниматься как симптомы недомогания или болезни — чего-то вредного и даже заразного. Пословицы предупреждают, что гнев «делает слабого человека жестоким», а также «подобен гостю, что не останавливается в доме у кого-то одного». В пословицах говорится и о способах борьбы с гневом: «Если кто-то меня разозлил, я его побью и выздоровею». Или: «Когда кто-то разозлил меня, я оскорблю его, и мне станет лучше»[262]. Уверен, подобное бывало с каждым. Если акан устраивал взбучку кому-то, кто его разозлил, он, вероятно, ощущал, как его грудь опускается в живот, что помогало ему остыть[263]. Беда в том, что тот, кто выместил свой гнев на обидчике, вполне мог почувствовать себя лучше, однако тот, кого поколотили или оскорбили, имел все шансы подхватить вирус гнева — и таким образом цикл запускался снова.
Гнев — это телесное переживание, которое необходимо держать под контролем. И только когда накал и давление в груди достигают точки, когда кра уже не может их сдерживать, разгорается огонь и идут в рост сорняки. Кра чувствует ярость, а затем сунсум решает, дать ли ей волю.
В обществах с сильной коллективистской культурой иногда возникает впечатляющая динамика между так называемыми группами мы и они. Если помните, топливо для влечения, или чувства принадлежности, к людям из группы мы — это нейрохимическое соединение под названием окситоцин. Любой, кто не вызывает такого же всплеска окситоцина, может быть отнесен к «чужим» (группе они) посредством процесса отчуждения. В этот момент мы начинаем проецировать все худшие черты и привычки собственной группы на другую, и, как итог, формируются стереотипы. Они становятся воплощением худшего в нас. Католики становятся антихристами в глазах протестантов. Протестанты — антихристами в глазах католиков. А фанаты «Манчестер Юнайтед» — антихристами в глазах, скажем прямо, всех остальных. В результате игроки «Манчестер Сити» — по крайней мере, по мнению фанатов «Манчестер Сити» — редко заслуживают красной карточки. Их жесткость — это ведь всего лишь часть игры. При этом, по мнению все тех же фанатов «Манчестер Сити», игроки «Манчестер Юнайтед» должны получать красную карточку даже за не самые грубые приемы. Это предубеждение строится на нашей привычке игнорировать или прощать членам своей группы то, что в случае членов другой группы кажется серьезным проступком.
