Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - [42]

В последнее время, с тех пор как мне было запрещено писать рассказы, я их продумывала. Но однажды мне пришло в голову, что я нарушаю мой договор с тетей Элизабет — его дух, если не букву. Так что я забросила это занятие.

Сегодня я писала литературный портрет Илзи. Очень увлекательно. Ее характер трудно анализировать. Она всегда такая разная и непредугадабельная. (Я изобрела это слово сама.) Она даже злится не так, как другие. Мне нравятся ее вспышки ярости. Теперь, впадая в гнев, она говорит не так много ужасных слов, как это было прежде, но она пикантна. (Пикантный — новое слово для меня. Мне нравится употреблять новые слова. Я никогда не считаю слово по-настоящему своим, пока не скажу его или не напишу.)

Я пишу у окна. Мне нравится смотреть на огоньки Шрузбури, мерцающие в сумерках на длинном холме.

Сегодня я получила письмо от Дина. Он в Египте — и вокруг него руины храмов древних богов и гробницы древних царей. Читая его письмо, я видела эту чужую землю его глазами... казалось, я вернулась вместе с ним в древние века... я узнала магию небес той далекой страны. Я была Эмили из Карнака или Фив, а вовсе не Эмили из Шрузбури. У Дина талант писать такие письма.

Тетя Рут настояла на том, чтобы прочесть его письмо, а когда прочла, сказала, что оно языческое!

Мне никогда не пришло бы в голову употребить такое определение.

********

21 октября, 19~

Сегодня вечером я поднялась на маленький крутой лесистый холм в Краю Стройности и потом стояла, ликующая, на его гребне. Достигнув вершины холма, всегда испытываешь какое-то удовлетворение. В воздухе восхитительно пахло морозцем; передо мной открывался чудесный вид на гавань Шрузбури; леса вокруг меня ждали чего-то, что вскоре произойдет... во всяком случае, только так я могу описать то, как они подействовали на меня. Я забыла всё — придирки тети Рут, снисходительный тон Эвелин Блейк, собачий ошейник королевы Александры — всё на свете, что просто не такое, каким должно быть. Прелестные мысли летели мне навстречу, как птицы. Это были не мои мысли. Сама я не смогла бы придумать нечто столь изысканное. Эти мысли откуда-то приходили.

Возвращаясь домой по темной маленькой тропинке, воздух над которой был полон чарующих, чуть слышных звуков, я услышала негромкий смех в еловой роще прямо за моей спиной. Я вздрогнула... и немного встревожилась. Я сразу поняла, что это не человеческий смех — он больше походил на озорной и чуть-чуть злорадный смех эльфов. Я уже не верю в существование лесного народца — увы, человек так много теряет, когда становится недоверчив, — так что этот смех озадачил меня... и, признаюсь, по спине у меня побежали мурашки. Но тут я вдруг вспомнила о совах и узнала этот смех — поистине восхитительные звуки... словно кто-то, живший еще в «золотом веке»[41] и оставшийся в этом лесу, посмеивается в темноте. Сов, я думаю, было две, и они весело проводили время, хохоча над какой-то своей совиной шуткой. Я должна написать стихотворение об этом — хотя мне никогда не передать словами все очарование их смеха и звучавшей в нем сатанинской радости.

Илзи вчера вызвали в кабинет директора, где она получила нагоняй за то, что ходит домой из школы с Гаем Линдзи. Какие-то слова мистера Харди так ее разозлили, что она схватила у него со стола вазу с хризантемами и швырнула ее в стену, отчего ваза, разумеется, разлетелась на кусочки.

— Если бы я не швырнула ее в стену, мне пришлось бы швырнуть ее в вас, — заявила она ему.

Другим девочкам подобное не сошло бы с рук, но мистер Харди — друг доктора Бернли. Кроме того, есть что-то такое в янтарных глазах Илзи, что производит на людей большое впечатление. Я точно знаю, как она посмотрела на мистера Харди, после того как разбила вазу. Вся ее ярость куда-то исчезла, а глаза стали смеющимися и отчаянными — нахальными, как сказала бы тетя Рут. Мистер Харди лишь сказал ей, что она ведет себя как ребенок и что ей придется заплатить за вазу, так как это собственность школы. Илзи была удручена; она решила, что это слишком прозаические последствия ее «подвига».

Я строго ее отчитала. Право, кто-то должен воспитывать Илзи, но, похоже, никто, кроме меня, не чувствует никакой ответственности за нее. Доктор Бернли просто взревет от смеха, когда она расскажет ему эту историю. Но с тем же успехом я могла бы отчитывать Женщину-ветер. Илзи только засмеялась и крепко обняла меня.

— Милочка, эта ваза так великолепно грохнула о стену. Когда я услышала этот звук, у меня вся злость прошла.

На прошлой неделе Илзи выступала с декламацией на нашем школьном концерте, и все пришли в восторг.

Сегодня в разговоре со мной тетя Рут выразила надежду, что я стану «звездной» ученицей. Она не хотела скаламбурить, имея в виду мою фамилию[42]... о нет, тетя Рут даже не слыхивала о каламбурах. Все ученики, чьи оценки на всех предрождественских экзаменах выше восьмидесяти, а средний балл выше девяноста, получают титул «звездных» учеников и булавку с золотой звездочкой, которую могут носить до конца следующего полугодия. Это желанная награда, и, разумеется, лишь немногим удается ее добиться. Если я потерплю неудачу, тетя Рут будет постоянно растравлять мою рану. Мой долг — не обмануть ее ожиданий.