Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - [33]
— Каких это некоторых? — осторожно уточнила Эмили.
— Ну, например, таких, в которых есть что-то выдуманное. — Кузен Джимми бочком подошел к Эмили и ласково положил руку на ее плечо. Элизабет не перестала вязать, но спицы двигались медленнее. — К примеру,рассказы, Эмили. Ей особенно не нравится, что ты пишешь рассказы. Она считает, что все в них — сплошная ложь. Остальное не вызывает у нее таких сильных возражений. Ты не думаешь, Эмили, что могла бы следующие три года не писать рассказов? Образование — великая вещь. Твоя бабушка, жена Арчибальда Марри, охотно питалась бы одними селедочными хвостами, лишь бы получить образование, — я много раз слышал от нее эти слова. Ну так как же, Эмили?
Эмили торопливо обдумывала услышанное. Она любила писать рассказы. Отказаться на три года от этого занятия будет нелегко. Но, если ей все же будет позволено изливать в стихах тончайшие чувства... заносить в маленькую «книжку от Джимми» оригинальные «зарисовки» характеров... и отчеты о событиях повседневной жизни — остроумные, сатирические, драматические — в зависимости от настроения... она сможет пережить запрет на рассказы.
— Испытай ее... испытай ее, — шепнул кузен Джимми. — Уступи немного. Ты многим ей обязана, Эмили. Пойди ей навстречу.
— Тетя Элизабет, — сказала Эмили дрожащим голосом, — если вы пошлете меня в Шрузбури, обещаю вам три года не писать ничего, что было бы выдумкой. Это вас устроит? Так как это все, что я могу обещать.
Элизабет связала целых два ряда, прежде чем соблаговолила ответить. Кузен Джимми и Эмили уже думали, что она вообще не собирается отвечать. Но вдруг она свернула свое вязание и встала.
— Очень хорошо. Пусть будет так. Разумеется, возражение у меня прежде всего вызывали твои рассказы. Что же касается остального, думаю, Рут позаботится о том, чтобы у тебя оставалось поменьше времени на все эти глупости.
Тетя Элизабет выплыла из комнаты, испытывая в глубине души огромное облегчение оттого, что не потерпела в этом сражении сокрушительного поражения, но получила возможность отступить с невыигрышной позиции с некоторыми военными почестями. Кузен Джимми погладил темную головку Эмили.
— Вот и славно, Эмили. Излишнее упрямство ни к чему, ты же знаешь. А три года, киска, это не вся жизнь.
Нет, не вся; хотя в четырнадцать кажется иначе. В тот вечер Эмили уснула в слезах... но потом, когда на часах было три, а за окном по старому северному берегу бродил в сером сумраке ночи ветер... встала... зажгла свечу... села за стол и описала всю сцену в своей «книжке от Джимми», особенно заботясь о том, чтобы не написать ни единого слова, которое не было бы исключительно правдивым!
Глава 6
На новом месте
Тедди, Илзи и Перри радостными возгласами приветствовали сообщение Эмили о том, что она тоже едет в Шрузбури. Эмили, по размышлении, решила, что также может быть в известной мере счастлива. Конечно, важнее всего было то, что она все-таки будет учиться в средней школе. Правда, ей не нравилось, что придется жить у тети Рут. Такого она никак не ожидала, поскольку предполагала, что тетя Рут никак не захочет держать ее в своем доме и что, если тетя Элизабет решит послать ее в Шрузбури, ей придется жить в каком-нибудь пансионе — вероятно, вместе с Илзи. Разумеется, такое решение устроило бы ее гораздо больше. Она отлично знала, что легкой жизнь под кровом тети Рут не будет. И вдобавок ей больше нельзя писать рассказы.
Чувствовать, как тебя переполняют творческие замыслы, и не иметь права осуществить их... трепетать от восторга, рисуя в воображении юмористические или трагические характеры, и не иметь права оживить их на бумаге... неожиданно загореться идеей великолепного сюжета и сразу же осознать, что не можешь ее развить. Все это было для нее пыткой, представить которую не может тот, кто не страдает врожденным писательским зудом. Обычным людям, вроде тети Элизабет, никогда не понять страданий творческого человека. Для них это просто глупость.
В последние две недели августа в Молодом Месяце все были очень заняты. Элизабет и Лора проводили долгие часы в совещаниях об одежде Эмили. Ей предстояло иметь солидный гардероб, который не нанесет ущерба репутации Марри, но при выборе нарядов предстояло руководствоваться здравым смыслом, а не требованиями моды. Саму Эмили о ее желаниях не спрашивали. В один из этих дней Лора и Элизабет спорили «с полудня до росистого вечера», можно ли сшить для Эмили блузку из шелковой тафты — у Илзи таких было три — и решили этот вопрос отрицательно, к большому разочарованию Эмили. Зато Лора добилась своего в вопросе о платье, которое она так и не решилась назвать «вечерним» — это название сразу же погубило бы его во мнении Элизабет. Оно было из прелестного розовато-серого крепа (оттенок, который в то время, кажется, назывался «пепел роз»), с вырезом по шее (громадная уступка со стороны Элизабет), с большими буфами на рукавах (сейчас такие буфы выглядели бы весьма нелепо, но, как любая другая модная одежда, в свое время считались верхом элегантности — особенно, если их носили молодые и хорошенькие). Это было самое красивое платье из всех, какие успела поносить за свою жизнь Эмили... а также и самое длинное, что означало многое в те дни, когда вы не могли считаться взрослой, пока не начнете носить «длинные» платья. Это платье доходило как раз до ее хорошеньких щиколоток.
