ЭМАС - [28]

— Не говори ничего, — сказала Ольга.

Глава XVII

Окна квартиры Зубатова, наоборот, выходили в бесконечность Обводного канала. Вместо пустоты двора с фонарями в нём была гонка огней и звуков улицы.

Ольга сбросила одежду на стоявший у печки стул и лежала, прижавшись к Зубатову всем телом, от пальцев ног до мягких, растрепанных по его груди волос. Вдвоем они смотрели в это окно на жизнь Петрограда, с каждым паровозным свистком и с каждым треском искр на сырой контактной сети трамваев чувствуя удары его сердца. В этот раз Фёдор оставил хозяина один на один с гостьей, благо ей некуда было спрятать револьвер, хотя, как знать, возможно, вывод, что она не представляет для него угрозы, и был опрометчивым.

Можно было одеться, спуститься вниз и погрузиться в этот город, стремительно проносящийся за стеклом вагонного окна, в котором отражаются их лица. И сверкающие, такие уютные в дождь, улицы для двоих. И теплые ночные рестораны с темными кабинетами или, наоборот, столиками с видом на продрогших, торопящихся прохожих.

Именно та прелесть города, от которой предостерегал Егор, но следовало ли её бояться? Чего такого мог им дать, а потом лишить Петроград после того, что было в их жизнях, и во что такое мог ввергнуть, к чему бы они не были готовы?

Оба они думали об этом. И оба понимали, что раствориться в городе уже не смогут, что детство, когда это было возможно, кончилось. И даже чувство начальной влюбленности, легко подчиняющее себе или затирающее все остальные чувства, не поможет. Это уже пережито и прожито, и сделаны шаги, не позволяющие вернуться.

Ольга провела пальцами по груди Зубатова вниз, потом поднялась над ним на руках, нависла, и её волосы свесились ему на лицо, скрывая их обоих от всего мира, даже от Фёдора.

— Ты ведь поможешь мне наполнить мою жизнь смыслом, ваше высокоблагородие?

— Если ты затеяла убийство, довольно странно брать в сообщники бывшего начальника тайной полиции.

— Ничуть. Во-первых, бывшего. Во-вторых, не преувеличивай свой собственный след: ты ведь так и не сделал то, что хотел и ради чего пострадал. В-третьих, вокруг тебя не так много умных людей, с которыми интересно делать общее дело. В-четвертых, ты сам внутренне со мной согласен. Взвесив всё это, я решила приехать к тебе и сделать тебе предложение.

— Да? Мне казалось, это я позвал тебя сюда.

— Это тебе казалось, — рассмеялась Ольга.

Глава XVIII

Воздушные железные дороги сплетались над Петроградом паутиной рельсов. Сами как пауки, опираясь на длинные стальные ножки, покрытые ровными рядами заклепок, они шли по улицам на высоте трех саженей, бесцеремонно мимо окон вторых и третьих этажей, над крышами невысоких николаевских особняков, легко перемахивали через городские каналы и соединяли свои линии в самых причудливых фигурах. Тысячи механических стрелок ежеминутно переключались, проводя по этой паутине пассажирские составы к вокзалам, с углем — на электростанции и заводы, а с прочими товарами — в порт и на сортировочные станции финляндской и имперских железных дорог.

Каждая стрелка была соединена кабелем с Главной конторой управления воздушными железными дорогами, где электромеханические машины, выполняя заложенные в них алгоритмы, посылали импульсы, какой из них в какое положение следует встать. Людям нельзя было поручить эту работу: слишком велика цена ошибки, только машины мощностью 7,5 тысячи футов зубчатых передач могли дать нужную точность. Десятки инженеров обеспечивали работу машин, следили за их исправностью и каждую неделю задавали с помощью перфокарт нужные алгоритмы переключения стрелок в соответствии с меняющимся графиком движения.

Инженер путей сообщения Пётр Фадеевич Толоконников, старший смены Главконтупра, жил в роскошной квартире в Волынском переулке, прямо напротив Торгового дома Гвардейского экономического общества, маскароны которого заглядывали в его окна пятого этажа. Квартира эта была выбрана им еще и потому, что находилась недалеко от немецкой лютеранской Петрикирхе на Невском проспекте, куда Пётр Фадеевич ходил на воскресные мессы.

Вот уже третий день он приходил со службы раздраженным, бурчал что-то на приветствия прислуги и односложно отвечал на расспросы жены, Марии Францевны. Она, отчаявшись добиться от супруга хоть чего-нибудь вразумительного, подписалась на все известные ей бюллетени о городских происшествиях и каждый день отправляла кухарку на улицу за газетами. Страшась прочесть в них о ревизии в Обществе воздушных железных дорог или чём-либо подобном.

Строго говоря, волноваться Марии Францевне было нечего: в наступивший век науки и электричества инженеры в Петрограде были самой востребованной профессией и, даже если бы её супруга вдруг рассчитали в воздушных дорогах, он, с его послужным списком, тут же был бы принят в какой-нибудь банк заведовать цехом счетных машин, на службу на завод или даже в ПТА. А судебных последствий она тем более могла не опасаться, так как Пётр Фадеевич был человеком науки, мало интересующимся деньгами.

В субботний вечер, собираясь в Путейный клуб, он всё же рассказал жене, что правительство постановило изъять у Главконтупра и передать ПТА резервный машинный цех. Услышав о такой ничтожной причине печали супруга, Мария Францевна успокоилась и даже развеселилась, решив, как только он уйдет, выйти на Невский, в Пассаж или Гостиный двор, и купить себе какую-нибудь обновку. События же, однако, предстояли самые мрачные.