ЭМАС - [24]

— Нельзя было позволять это Ане, — сказал он бородатому Максиму, студенту-политехнику, который был в кружке главным.

— Вот как? — искренне удивился тот. — А кому же?

— А почему, например, не тебе? — неожиданно зло спросил Зубатов.

— В каждой организации есть те, кто придумывает, и те, кто исполняет. И первые должны иметь шанс выжить, чтобы продолжать. Я понимаю причины твоей злости и совсем на тебя не сержусь. Но, в конце концов, я рискую не меньше — если организацию раскроют, меня повесят первым. Но ты, кстати, тоже мог бы.

— Да. И за это я на себя сержусь, — резко ответил Зубатов.

Он ни с кем больше не разговаривал. Ни о Савицкой, ни о чём другом. Товарищи не трогали его, понимая, что он скорбит не только по покинувшей их душе, но и по телу. Но Зубатов не скорбел. Он действительно именно удивлялся.

В тот же вечер он явился в охранное отделение и сообщил имена всех этих людей, не достойных того, что Аня за них умерла.

С тех пор прошло больше 20 лет, и Зубатов ни у кого больше не видел таких глаз.

Глава XVI

— Вот, господин Клыков, — студент подвел Зубатова к Хрулёву, — изволят быть жертвой эксперимента ПТА по отключению абонентского номера.

Хрулёв внимательно, исподлобья посмотрел на Зубатова, прикидывая, какие мотивы задействовать в беседе с этим господином. Понятно, что не о Страшном суде, но в достаточной ли степени он отвержен, чтобы обличать перед ним лицемерие этого мира? Тут так легко напугать, а человек, видимо, состоятельный и неглупый, такие сейчас особенно нужны.

— Вам, господин Клыков, извините, не знаю вашего имени-отчества… — начал Хрулёв, взяв Зубатова под руку.

— Сергей Владимирович.

— …Сергей Владимирович, в известной степени повезло: поставив над вами эксперимент и лишив вас абонентского номера, система исторгла вас, но и утратила свою власть над вами. Разрыв был мучительным — вы потеряли связь со всем, что было дорого, — но зато вы, глядя со стороны, понимаете, каково тем, кто не потерял эту связь. Как опутывает их паутина проводов и как безнадежно они попадают под власть ЭМАСа. Вам тем более повезло, что вы оказались в нашем кругу — тех, кто делится своими чувствами и мыслями без помощи машин. У кого, таким образом, их невозможно отнять. Оставайтесь с нами!

— Благодарю вас за приглашение. Но какова же цель вашего собрания?

— О, я вижу, вы зрите в корень, — обрадовался Хрулёв, подумав, что Зубатова хоть сейчас можно ставить унтером. — Вы знаете, в чем цель эксперимента, поставленного над вами? Проверить, сколько дней вы сможете прожить без абонентского номера, прежде чем наложите на себя руки или лишитесь рассудка. Таким образом они проверяют, достаточно ли уже поработили людей, чтобы переходить ко второй части плана, или еще нет, и люди еще могут без них обходиться.

— Что же это за вторая часть?

— Известно что: управлять. Давать одним голосам звучать громко, других приглушать, третьих затыкать совсем, а четвертых и вовсе выкидывать. Будь ты доктор, купец или член Государственной Думы, даже писатель — всякому нужна реклама. Не в том обыденном смысле, как аптекари рекламируют свои пилюли, а купцы — новые товары. А в том, что всякий человек рекламирует себя окружающим, подавая таким, каким хочет чтобы они его видели. И вот, они хотят монополизировать всю эту рекламу, а потом ранжировать, кому и сколько прав на неё давать.

— И что же вы предлагаете?

— Мы хотим открыть людям глаза. Мы говорим им: не позволяйте машинам подменять мир вокруг вас. Если каждый день к нам будет приходить хотя бы один человек, и он расскажет правду хотя бы двоим, а каждый из них — еще двоим и так далее, много через год люди в Петрограде победят машину. ЭМАС останется, но будет не более чем удобным средством сношений. Как подзабытый уже телефон. Так что же… вы с нами?

За свою полицейскую карьеру Зубатов видел много таких организаций. В некоторые по молодости он входил сам. Потом, уже будучи начальником, вникал в их жизнь по рапортам секретных агентов и филёров. То, что было сейчас перед его глазами, укладывалось в общую схему и не представляло интереса. Но слова Хрулёва про ЭМАС звучали любопытно. А главное — здесь была барышня с глазами Ани.

— Я, конечно же, с вами, любезный Егор Петрович, — сказал Зубатов.

Хрулёв уже мало походил на рабочего: пострижен был как лондонский клерк, коротко на пробор, и носил костюм, хоть и сидящий пока еще мешковато, с галстуком и часами в жилетном кармане.

К 10 часам вечера из пакгауза стали расходиться: те, кто жили на своих квартирах, — домой, а кто ночевал тут — перебирались на жилую половину. Зубатов оставался — он ждал, чтобы пошла Ольга. И когда она, накинув макинтош, потому что на улице шёл мелкий дождь, вышла за дверь, он поднялся следом.

— Далеко ли вы живете? — Зубатов нагнал Ольгу.

— Я? Я живу здесь, в пакгаузе. Просто вышла погулять.

— А прежде?

— Прежде? Прежде я не помню. Да и ни к чему это.

По темному двору Варшавской товарной станции они шли к ярко освещенному фонарями Обводному каналу. Только в лужах между шпалами и непонятно как проросшими в этой засыпанной угольной крошкой земле клочками травы иногда отражался свет недалекого города. Черным силуэтом перед ним поднималась церковь Общества распространения трезвости, колокольней своей напоминавшая графин с водкой.