ЭМАС - [19]

Только Пётр Ипполитович, казалось, не радовался Ольге.

— Егор, — сказал как-то раз он, — нам надо с вами серьезно поговорить. Про Ольгу.

— Да, — вздохнул Хрулёв, которому скепсис чиновника не нравился всё больше. — Что вам угодно?

— Егор, Ольга не нужна нам. Она попала случайно, она — не наша. Её присутствие многих расслабляет. И вас, кстати, тоже.

— Не понимаю вас. И продолжать этот разговор не хочу.

— Егор, вы всё погубите. Вы знаете, кто она?

— Нет.

— Она ведь появилась 19 августа?

— Не помню, вероятно. И что?

— Как раз в тот день, когда был убит министр Ларов. Вот, почитайте.

Чиновник протянул Егору «Петроградский листок».

«Полицейское следствие пришло к заключению, — прочитал Хрулёв нарочно отчеркнутый карандашом абзац, — что мещанин Ковров, погибший на Чернышёвом мосту вследствие взрыва в его руках адской машины, отнюдь не был членом террористической организации и пострадал по роковому стечению обстоятельств, подняв коробку с бомбой, оставленную настоящим преступником. В связи с этим объявлена в розыск предполагаемая участница группы: девица Ольга Никонова. На вид лет около 25, среднего роста, глаза голубые, волосы светлые, платье серое…»

Егор поднял на чиновника встревоженные глаза.

— Только полиции нам не хватало, — сказал тот. — Я удивляюсь, почему они до сих пор к нам не наведались, но теперь наведаются точно.

— Отдать им Ольгу? — спросил Хрулёв так, будто кто-то хотел забрать у него любимую его вещь.

— Хуже. Отдать им всё, что вы проделали, всю вашу жизнь. Всю нашу армию. Сдать её еще до первого выстрела.

— Ольга очень хорошая. Светлая. И я, и все остальные — мы полюбили её.

Пётр Ипполитович посмотрел на Егора. Несколько секунд он взвешивал в голове риски от последствий того, что собирался сказать.

— Я вижу, что все полюбили, — сказал он. — И только потому, что верю в вас, Егор, в ваше мужество и целеустремленность, говорю вам это. Помните, вы собирались прибить себя гвоздями? И я сказал, что тот эффект, который мы получим, не компенсирует потерю вас как лидера. Но жертва нужна, Егор. Жертва, которую все любят. Чем она дороже, тем ценнее.

Егор побледнел.

— Нельзя быть мягким, Егор. Если вы оставите Ольгу, вы погубите всё.

— Что вы мне предлагаете?

— Я предлагаю позволить Ольге самой жить своей жизнью. Дайте ей вот это.

Он протянул ему позавчерашнюю газету.

Егор брезгливо поморщился и отвернулся.

Глава XII

Вопреки сложившейся практике, террористов судили не военным, в глухом Трубецком бастионе Петропавловской крепости, а открытым гражданским судом. Сделано это было, как вскоре выяснили газетчики, по приказу министра внутренних дел. Попытка запугать общество открытым судом и предрешенным жестоким приговором обернется только большей рекламой взглядов революционеров, писала пресса, обращая внимание на близорукость Столыпина. Но близорукими были они сами, не понимая, в какую игру играет министр.

Следствие, ввиду очевидности произошедшего, заняло лишь несколько дней, и уже на пятницу назначили заседание суда. Зал был полон репортеров не только столичных, но и иностранных газет. ПТА, Reuters и Associated Press передавали новости. Преступники отказались давать показания, но вины своей не отрицали, заявив, что действовали в соответствии с решением верховного руководства своей партии, постановившем казнить министра Ларова за его решение отдать студентов в солдаты. Улик против них и без признания было достаточно. Следствие представило копии электрограмм, которыми обменивались террористы, обсуждая подготовку к убийству и назначая встречи.

— Если полиция всё так досконально знала, почему же не предупредила? Не имеем ли мы здесь пример провокации? — воскликнул один из защитников, присяжный поверенный Алексеев.

— К сожалению, полиция смогла получить их только после преступления, — вздохнул обвинитель. Тогда диалог этот пресса, увлеченная судьбой 4 террористов, оставила без должного внимания. Но маленькая пешка на шахматной доске была сдвинута вперед на одну клетку.

В тот же день суд ожидаемо вынес смертный приговор всем участникам группы.

Утро следующего дня было в Петрограде обыкновенным. Уже заканчивался август и было прохладно, но с дач еще не возвращались, и по вечерам паровозы везли отцов семейств со службы в Терийоки, Лигово, Сиверский и Ораниенбаум, где ждали многочисленные их домочадцы. В поездах только и разговоров было, что о суде да о речи защитников. В некогда принадлежавшем тайному екатерининскому мужу Потёмкину, а ныне отданному под парламент Таврическом дворце бурление было не меньшее, чем в пригородных вагонах.

Лидер октябристской партии Александр Гучков, необыкновенно бодро для своего возраста и комплекции перепрыгивая через ступеньку, поднялся на трибуну.

— Господа члены Государственной Думы, — начал он. — Все мы были шокированы убийством министра просвещения и пристально, хотя и с разными чувствами, следили за процессом.

Тут Гучков покосился на левое крыло, где сидели социалисты.

— Думаю, — продолжал он, — никто из здесь присутствующих, каких бы политических взглядов ни придерживался, не может порадоваться смерти человека. И в этом смысле не только трагическая смерть Павла Карловича, но и казнь четырех преступников, хотя и заслуженная, вызывает печаль и сожаление.