Элмет - [38]

Тут бригадир заметил меня и сестру:

— Это еще что такое?

Кэти шагнула вперед:

— Мы пришли, чтобы работать. Как и все остальные.

— А сколько вам лет?

Кэти пожала плечами:

— Какая разница?

— Я задал вопрос, ты его слышала? Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — соврала она. — А ему шестнадцать.

— Этот малыш твой бойфренд?

— Он мой брат.

— Как вы узнали о месте сбора?

Она снова пожала плечами, но бригадир ждал ответа, нисколько не впечатленный этим пренебрежительным жестом.

— Как и все, — сказала она. — Нам посоветовали. Один человек сказал: «Если будет совсем туго с деньгами, приходите рано утром к Рабочему клубу». Ну вот мы и пришли.

— Как зовут вашего отца?

— Сэм Джонс. Вы его знаете?

Имя вполне распространенное. Интересно, откуда она его взяла: вспомнила какого-то знакомого человека или просто ляпнула первое, что взбрело в голову?

— Никогда о нем не слышал. Кто-нибудь из них может за вас поручиться? — Он мотнул головой в сторону людей в фургоне и тех, кто еще стоял на парковке.

— Мы слыхали, в этом сезоне у вас нехватка рабочих рук, вот и пришли — вдруг возьмете?

Бригадир ненадолго задумался. Моргнул несколько раз подряд. Его веки были такими же бесцветно-серыми, как его усы.

— Это верно, лишние руки нам не помешают. А вы потянете работу?

Кэти пожала плечами в который уже раз.

— Работа не из легких. Надо наклоняться, поднимать и…

— Не бог весть какая тяжелая, — прервала его Кэти. — Нам не впервой сортировать картошку. И собирать ее на поле. И таскать в мешках. Дело-то нехитрое. Мы работали на ферме неподалеку от Гримсби, занимались и картошкой, и свеклой, и другими овощами.

— В Гримсби? Каким же дурным ветром вас занесло оттуда в наши края? Или вы из этого цыганского отребья?

— Там жила наша бывшая няня. Раньше мы часто к ней приезжали. А теперь живем с отцом.

— То есть с этим Сэмом Джонсом?

— Ага.

Он ей не поверил, но все же позволил нам сесть в фургон.

Последние работяги погрузились следом за нами, занимая свободные места. Сиденья были покрыты каким-то липким материалом с претензией на кожу и кое-где зияли прорехами, из которых сыпался набивочный материал. Часть этих дыр была проделана намеренно, — должно быть, кто-то из работяг, выплескивая обиду и злость, кромсал мягкие подушки лезвием перочинного ножика, только чтобы не воткнуть его в мышцы собственного бедра. Но в большинстве случаев сиденья прохудились естественным образом.

Во время стоянки бригадир не выключал двигатель и печку, следствием чего было благостное тепло внутри фургона. Окна запотели, и холодный мир снаружи казался погруженным в плотный туман. Я провел по стеклу пальцем — одну линию длиной дюймов шесть на уровне моих глаз, как прорезь в рыцарском шлеме. Я посмотрел в эту прорезь, и мой нос прижался к стеклу, оставив на нем еще одну отметину.

Фургон не был заполнен и наполовину, так что лишь мы с Кэти оказались сидящими рядом. Все прочие уселись поодиночке на сдвоенные сиденья: одни вальяжно развалились, забросив руки на спинки, другие пристроили на свободных местах свои сумки или куртки. Они хорошо знали друг друга, но все же предпочитали сохранять дистанцию, обозначая свое личное пространство.

Перед нами сел мужчина в черной вязаной шапочке и темно-зеленой куртке-бомбере. Когда дверь закрылась и фургон тронулся, он снял верхнюю одежду. Под шапкой обнаружилась бритая голова с татуировкой ниже затылка: слово или фраза таким плотным готическим шрифтом, что я не смог разобрать отдельные буквы. А под курткой он носил белую безрукавку. Судя по всему, он был худощав от природы, но интенсивно занимался бодибилдингом. Накачанные мышцы казались ненатуральными, как-то неловко прилегая к его костям.

Устраиваясь поудобнее, мужчина перехватил мой взгляд. Тогда он сел вполоборота, привалившись спиной к окну, и начал разговор:

— Раньше я вас двоих здесь не видел.

— Нужны деньги, — коротко сказала Кэти.

— Ну да, как и всем нам.

У него в руке было яблоко, которое он начал полировать о штанину, как натирают перед броском крикетный мяч. Потом поднес его ко рту и с громким хрустом откусил примерно четверть. Разжевал откушенное, проглотил и снова посмотрел на нас.

— Видать, совсем плохи дела, если решились примкнуть к нашей компашке, — предположил он.

— Типа того, — сказала Кэти.

— Я только хочу вас предупредить, как новичков: работенка эта дерьмовая.

— Прям уж такая дерьмовая? — усомнилась Кэти. — Это почему?

— Потому что дерьмовее некуда. — Он понизил голос. — И боссы сволочи те еще. Мы-то подряжаемся лишь потому, что нет выбора.

— Как же так вышло?

— Тут, почитай, каждый или отмотал срок, или имеет настолько хреновые характеристики, что найти приличную работу ему не светит. Мы все сидим на пособиях. А боссам это только на руку. Порой сами возят нас в надзорный офис или в бюро трудоустройства, чтобы мы вовремя продлевались, потому как тогда они могут платить нам меньше.

— И сколько платят?

— Сейчас дают двадцать фунтов за световой день, это порядка десяти часов. Наличкой, заметь. А дни становятся все длиннее. Мало кто другой на это соглашается — даже литовцы, — просто оно того не стоит. Нас таких, конечно, негусто. И все это ради жалкой добавки к пособию, чтобы вечерком оттянуться в пабе и затовариться блоком сигарет.