Элизабет Финч - [28]

По той же причине в начале своего правления Юлиан выказывал «изощренную милость», призывая к себе «епископов, сосланных Констанцием. Те были арианами, и он развязывал им руки в том, что касалось Церкви». Как выразился историк и воин Аммиан Марцеллин, Юлиан «знал по опыту, что дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях». Еще более провокационным был задуманный Юлианом план восстановления Иерусалимского храма. Иисус повелел своим ученикам не восстанавливать разрушенный храм до Его второго пришествия, что означало бы славный конец света. Хитроумный план Отступника показать всю лживость пророчества Христа не свершился за краткий срок его правления, но такая позиция была куда опаснее для веры, нежели вооруженное противостояние.

Поэтому Юлиан обрушил на галилеян «кротость» – снисходительность, милость, отказ от кровавой резни, то есть, как могло показаться, сплошь христианские ценности. Но совсем не те христианские ценности, кои привлекали христиан той эпохи, равно как и более позднего времени. Одним из первых Отцов Церкви был Григорий Назианзин (ок. 329–390), знавший Юлиана еще в Афинах по совместному ученичеству. В своих трудах он старается изобразить Юлиана чудовищем, открыто и последовательно сетуя на тиранию императора, лишившего христиан венца мучеников. Немногим позже святой Иероним (ок. 347–420) негодует по поводу blanda persecutio – «кротких» Юлиановых преследований.

Вспоминается, к слову, школьный анекдот. Вопрос: кто такой садист? Ответ: тот, кто щадит мазохиста.

Вот каким предстает Юлиан в описании Аммиана:

Внешность его была такова: среднего роста, волосы на голове очень гладкие, тонкие и мягкие, густая, подстриженная клином борода, глаза очень приятные, полные огня и выдававшие тонкий ум, красиво искривленные брови, прямой нос, рот несколько крупноватый, с отвисавшей нижней губой, толстый и крутой затылок, сильные и широкие плечи, от головы и до пяток сложение вполне пропорциональное, почему и был он силен и быстр в беге.

Борода – важная деталь: это атрибут философа и вместе с тем – или следовательно – примета мужчины, который сознательно отринул всякое личное тщеславие. Юлиан зарекся изображать типичного цезаря или императора. Когда ему выпадали нежданные военные успехи в далекой Галлии, придворные из окружения Констанция насмешничали: «„Противен стал со своими победами этот двуногий козел“, намекая на его длинную бороду, называли его болтливым кротом, наряженной в пурпур обезьяной, греческим пустомелей». Когда же Юлиан унаследовал константинопольский престол, он открыл для себя донельзя продажный двор, своекорыстный, охочий до наслаждений, помешанный на дорогих нарядах, дорогих тканях и чревоугодии. «Вместо победных триумфов появились столовые торжества», – подмечал Аммиан. Воины забыли о дисциплине: «солдаты разыскивали кубки более тяжелые, чем их мечи», «не камень, как прежде, был постелью для воина, но пуховики и складные кровати», «вместо бранного клича солдат распевал развратные песенки». Вскоре после прибытия в константинопольский дворец Юлиану понадобился брадобрей. Пред ним тотчас явился пышно разодетый сановник. «Я приказал позвать не придворного кассира, а брадобрея», – бросил император с притворным удивлением. Он стал расспрашивать этого человека о выгодах, доставляемых его должностью, и был поражен ответом. Немедля «Юлиан отправил в отставку всех таких людей, а также поваров и других подобных, обычно получавших такое же вознаграждение, как людей, мало ему нужных».

«Круглоголовый» против «кавалера», пуританин против паписта. Длина волос не только имела значение, но и говорила сама за себя. На раннем этапе правления Юлиана в Александрии вспыхнули беспорядки: народ выступал против засилья христиан во власти. В числе сановников второго ранга бунтарями «были убиты начальник монетного двора Драконций и некто Диодор». Второму поставили в вину среди прочего то, что он, «заведуя постройкой церкви, очень ревностно стриг волосы подросткам, полагая, что длинные волосы имеют отношение к культу богов». Поименованных христиан «волокли по улицам, связав ноги веревками», а затем «бесчеловечная толпа возложила растерзанные трупы убитых на верблюдов, отвезла их на берег моря и, предав немедленно огню, бросила в море пепел» из опасения, что «христиане, собрав их останки, воздвигнут им церкви».

Перед Персидским походом Юлиан остановился в Антиохии. Город претил ему по ряду причин: христианский, сибаритский, продажный, скупой и ленивый. Однако в городском предместье, звавшемся Дафной, находилась одна из эллинских святынь: храм Аполлона, возведенный на том самом месте, где убегающая Дафна превратилась в лавровое деревце. В храме стояла вырезанная из палисандра и укутанная в золотую мантию статуя Аполлона тринадцати метров в высоту; говорят, изваяние это не уступало великолепием статуе Зевса в Олимпии. Из Константинополя Юлиан отправил распоряжение восстановить храм к своему прибытию. Воображение рисовало ему жертвенных животных, обильные возлияния и организованную в его честь процессию юношей в белых одеждах. Но ничего подобного он не увидел. Когда жрецу храма был задан вопрос, каких животных город Антиохия приготовил для заклания, тот предъявил одного чахлого гуся, которого принес из дома.