Эликсир князя Собакина - [135]

— Dear guests, these are our artists. The Chukchee art group... Chukchee means...[4] Мнэээ... Живой, помогай, как будет архетипический образ? — юноша внезапно прозрел и узнал Пашу, но тот не спешил приходить ему на помощь. Зато заговорил Башлык. По-американски широко улыбнувшись, он произнес:

— This guy is kidding. Everybody calls us nenemtsy[5].

Интуристы зааплодировали и зашуршали кошельками.

Пони провела всю компанию через галерею до самой дальней стены, завернула за какую-то ширму, повернула ключ в неприметной двери и пропустила гостей в просторную комнату, выкрашенную в яркие цвета и заполненную пестрыми подушками.

— Садитесь, подождите Диктатора.

— Из-за нас проблем у вашего бизнеса не будет? — озабоченно спросил Савицкий.

— Что вы, наоборот! Они сейчас все скупят после такого представления.

И ушла, закрыв за собою дверь. Живой повалился на подушки, жестом предлагая остальным сделать то же самое.

— Сейчас дождемся Диктатора. А потом пойдем бунтовать народ против Тяпова.

— Бунтовали уже, — хмуро отозвался Бабст. — Тут тебе не Краснопырьевск.

— Так здесь тебе и не храм культуры на грядке!

— Да? И какой же культуры здесь храм?

— Свободной. Дышите, ребзо, дышите. Вы думаете, что дышите воздухом? Нет, вы дышите чистой свободой.

Пока ненемцы исследовали необычное помещение, Паша коротко рассказал историю галереи «Достоевский».

Лет десять назад ее открыл один оборотистый бизнесмен, чтобы выставлять там картины своей горячо любимой жены. С женой он вскоре развелся, нашел себе другую, а прежней, в знак благодарности за проведенные вместе годы, оставил галерею. Жена была художницей на все сто процентов, деньги считать не умела, дела вести не хотела и поэтому сдала помещение в аренду какому-то знакомому и укатила с любовницей в Голландию. Там с тех пор и живет, там выставки у нее проходят персональные, а те деньги, которые ей присылают за аренду галереи из россии, она раздает бедным, на джойнты.

— Сама галерея — это прикрытие, ну и доход, — рассказывал Паша. — А на самом деле в этом доме давно уже живут художники и все лучшие люди столицы. Бесплатно, конечно. Откуда у лучших людей деньги? Заправляет всем Диктатор — человек хороший, щедрый. Вот только злится и впадает в ярость, если при нем начинают ограничивать чью-то свободу. Если его правильно подготовить, он Тяпова со всеми его фашистами в реке одной левой утопит. А правой рукой барахло наше вернет нам. Да, Костя, и аппарат Менделеева — тоже!

Ненемцы зашептались, указывая куда-то в сторону.

— Журчит. Как будто канализация протекает, — перевел Заяц. — Старая юрта, наверно. Чинить надо.

— Да тут все протекает, все чинить надо! — воскликнул Паша. — Художники — прекрасные люди. Но руками умеют делать только непрактичное искусство, а чтобы краны поменять — это не к ним.

Дверь, ведущая в галерею, щелкнула, звякнула и распахнулась. Дохнуло холодным кондиционированным воздухом. В комнату уверенным шагом вошел высокий худой загорелый человек в шортах и майке. На плече у него висел фотоаппарат с чудовищным объективом. В левой руке он держал батон, в правой — литровый пакет кефира. Человек откусывал от батона, прихлебывал из коробки и, видимо, наслаждался.

— Здорово, Диктатор! — поприветствовал его Живой.

— Привет, старичочек, — степенно ответил тот. — А говорили, ты в каком-то городишке спасаешь мирных граждан от произвола чиновничков.

— Ложь и клевета! — помотал головой Паша. — Я привез замечательных рабочих с севера, жертв капиталистического беспредела. Найдешь им тут место? Пока они не решат, что дальше делать? Могут канализацию починить.

— Пусть остаются, если человечки хорошие, — пожал плечами Диктатор. — Булки хочешь? Тут рядом булочную открыли со своей пекарней — свежайшие.

— Спасибо, сам кушай.

— Люблю я, дорогие будущие граждане моей анархической деспотии, закинуться с утреца кефирчиком с белым хлебушком, — сообщил Диктатор. — Я на такой диете как-то два месяца протянул, когда в Питере на чердаке жил. Пока меня Жозефинушка не подобрала, не отогрела, в люди не вывела. Так, с рабочими понятно, а эти двое что? Турист и спонсор? Туриста, так и быть, впишем на денек. А спонсор пусть платит за постой. Или лучше в гостиницу его отправь.

— Да мы ненадолго. Мы только ребят пристроить, а то им идти некуда, — заискивающе улыбнулся Паша.

— Вот за что я тебя люблю, Живой, так это за широту твоей живой души. Бескорыстный ты проходимец. Оставайтесь все хоть на месяц, раз ребятушки хорошие. радуга проводит. А мне некогда. У меня тут какие-то бюрократические уроды художника обидели.

Диктатор постучал согнутым пальцем в стену. Через мгновение в комнату вбежала девочка лет семнадцати с волосами, выкрашенными в красный, фиолетовый, рыжий и желтый цвета. Одета она была в такой же расцветки сарафан до пят. радуга сразу заполнила своим звонким голосом всю комнату:

— Ой, Пашечка, как вырос, как возмужал, как загорел! А что это с тобой за ребяточки? Вы надолго или так, погостить? А я слышала, что ты культуру в каком-то Бобруйске поднимаешь.

«В каком-то Бобруйске» она произнесла с очаровательной интонацией приезжего, укоренившегося в Москве меньше года назад.