Элианна, подарок бога - [30]

Но Любка пошла другим путем — пела и плясала в знаменитом Донском казачьем ансамбле песни и пляски. Там Любку быстро «оприходовал» чубатый баянист, но поскольку перед каждым «пистоном» он принимал свои «законные триста грамм», особых удовольствий Любка от секса не познала даже тогда, когда он ставил ее на колени и приказывал лбом касаться пола. Поэтому во время московских гастролей Донского ансамбля Любку довольно легко сманили в Еврейский музыкальный ансамбль знаменитого Феликса Бермана, и с тех пор Любка спала только с евреями — даже несмотря на то, что до этого два года получала «путевку в жизнь» в самом антисемитском казачьем ансамбле. Потому что именно эти «жиды порхатые» открыли ей глаза, уши и еще кое-что на великий и радостный праздник божественного секса! И ей ли одной? Разве тысячу с лишним лет назад киевский князь Игорь не учредил штраф десять золотых гривен с тех русских мужей, чьи жены бегали по ночам на Подол в лавки первых хазарских торговцев? Но даже этот огромный по тем временам штраф не смог остановить киевских баб (догадайтесь, почему?), и князь успешно пополнил отощавшую от неудачных походов казну…

В 1971 году во время одесских гастролей этого ансамбля ее и увидел Иосиф Гусь. В ту пору он был не бог весь кем — штурманом на каботажном сухогрузе «Пархоменко», который развозил уголь по портам Черного моря. Но, увидев Любку, моряк Гусь навсегда сошел на берег, год ездил за Любкой по всем гастролям, по уши влез в долги у одесских моряков и бандитов, но добился своего: Любка сдалась ему и никогда не пожалела об этом — ни днем, ни ночью! Даже когда в Москве она шла с Йосей из ЗАГСа, а встречный алкаш завопил на всю улицу: «Вот бля! Как красивая русская баба, так обязательно с жидом!», даже тогда Любка только рассмеялась, крепко ухватила Йосю под руку и удержала от драки. «За что его бить? — спросила она. — Он же правду сказал!».

Правда заключалась в том, что Иосиф любил ее так, как до этого не любил никто! Хотя что можно передать этими бесцветными словами? Разве может простое, из шести букв слово «любовь» вместить в себя великое пиршество эротического возбуждения, дикое бешенство разгоряченной крови, Ниагару экстаза и пылающее измождение катарсиса? Даже антисемит Розанов, знаток и теоретик эротики, не смог бы представить, какие бездны и вершины наслаждения открыл Любке простой еврейский одессит Йося Гусь. А все потому, что любовь — настоящая, как у царя Соломона, — делала Йосю вдохновенным Творцом секса. Он любил в Любке все — от ушей до мизинцев ее ног, он боготворил каждую клеточку ее роскошного тела, и когда в преамбуле их ежедневных и еженощных соитий он с нежнейшим трепетом вылизывал ее губы, Любка теряла рассудок. «Нет! — стонала она и, задыхаясь, металась головой по постели. — Всё! Хватит! Я не могу больше!».

Щадя ее, он останавливался и нежно дул на эти возбужденные губы, охлаждая их. Но только для того, чтобы в следующую минуту войти в нее целиком, на всю длину своего воспаленного и обжигающего Корня Жизни. От оглушительного торжества этого вторжения у Любки сдвигались нижние гланды, останавливалось дыхание и глаза выкатывались из орбит. Но Йося не зря любил ее! Он тут же и выбирал этот горячий якорь, выбирал почти до конца, чтобы, дразня Любку, снова щекотать им ее губы. «Всё! Всё! — стонала она. — Войди в меня! Ну, войди же, Йося!»

И Йося — входил!

Но как!

Ее матка извергалась Ниагарой экстаза столько раз, что Любка теряла этому счет и уползала от мужа по постели с очередным криком: «Всё! Всё! Я умираю! Я не могу больше!»

«Можешь, дорогая! Можешь!..» — шептал он, лаская, целуя и обсасывая ее грудь, руки и даже пальцы ног.

И после короткой паузы снова входил в нее с прежним вдохновением, но в новой позе, да в такой, что поначалу Любка от изумления теряла дар речи и боялась, что сейчас он разорвет ее так, как в ресторане разрывает цыпленка табака.

Однако науки не только юношей питают. Не прошло и полугода, как Любка превзошла своего учителя и даже оседлала его. Теперь она диктовала и способы, и позы, и даже время, на которое мог продержаться ее возлюбленный «маленький Йося»…

А когда советские власти закрыли Еврейский музыкальный ансамбль, Любка, доведя мужа до очередного божественного оргазма и лежа затем на его плече, сама предложила:

— Может, ты, наконец, увезешь меня отсюда?.

— Куда? — не понял Иосиф, сонно дрейфуя на волнах своего кайфа.

— Куда-куда… — передразнила она. — Знаешь, я же родилась в Советске, на Вятке. Это такая дыра! Там у нас был «Советский колхозный рынок» — ты б его видел! Никогда никаких продуктов! Только две старухи с жареными семечками, и всё. И еще там был «Советский конный двор». Ну это просто чума! Грязь, сплошное дерьмо, а посреди — слепая кляча стоит, как потерянная. Ужас! Я, маленькая, все время залезала на соседскую грушу и ждала, когда меня перелетные гуси, как в сказке «Гуси-лебеди», унесут в какой-нибудь Анти-Советск! Ты думаешь, почему я за тебя замуж пошла? Я же могла за кого угодно! За мной секретарь краснодарского горкома умирал! А я за тебя вышла — как думаешь, почему?