Элианна, подарок бога - [28]

Но самое главное — у нас была работа! Не только ночная (вы понимаете) и дневная (на радио), но и ранне-утренняя, о которой вы никогда не догадаетесь без моего пояснения. Не знаю, откуда у меня брались силы, но даже после самых жарких и сладостных ночных баталий я вставал в семь утра, запирался в ванной со своей «Эрикой» и бутылкой холодного пива и на два часа уплывал в свою «Еврейскую дорогу», в свой роман, для которого сочинял «Легенды Брайтона». Хотя — извините! Это теперь я вставлю эти легенды в тот роман, который вы читаете. А тогда я писал их только для Эли, чтобы, проснувшись в девять или даже в десять утра (вы знаете, как долго спят юные дивы после секса?), она услышала:

— Пора, красавица, проснись, открой сомкнуты негой взоры, твореньем новым щелкопера, еще горячим, насладись!

После чего я подавал ей в постель стакан апельсинового сока и тостик со взбитым cream-cheese — мягким филадельфийским сыротворогом. И пока она ела и запивала, читал с листа:

«Rasputin» on brighton beach, или Любка Шикса, королева Брайтона

…

Почему в Нью-Йорке кроме Little Italy только у нас есть своя Little Russia? У немцев нет Little Germany, у ирландцев нет Little Ireland, а у нас есть! Как это объясняют гиды, которые сопровождают по Брайтону зеленые двухэтажные автобусы с туристами?

Первое открытие Брайтона, рассказывают гиды, случилось сто лет назад, когда здесь поселились евреи, бежавшие от погромов времен русской революции. А второе — в тридцатые годы прошлого века, когда сюда хлынули немецкие евреи, бежавшие от Гитлера. Но уже в конце пятидесятых дети и внуки этих евреев окончили школы и колледжи и переселились на Манхэттен, в Бостон и другие центры технического и торгового бума. В шестидесятые годы Брайтон захирел. Опустели пляжи, закрылись синагоги, школы и ланченеты, и пожилые евреи массовым порядком бежали отсюда во Флориду и Аризону. В семидесятые годы наши эмигранты из СССР нашли тут только брошенные дома, где не хотели селиться даже беженцы из Пуэрто-Рико и «лодочные люди» из Вьетнама. На темных, с разбитыми фонарями улицах можно было легко наткнуться на нож наркомана или встретить шайку черных грабителей.

Но один фактор отличал Брайтон от дешевых районов Нью-Йорка — океан. Когда после изнуряющего рабочего дня в душном Манхэттене мы приезжали на Брайтон и выходили из вонючего вагона сабвея, соленый океанский бриз освежал легкие, а тишина лечила душу. И если закрыть глаза, то казалось, что ты снова дома, на Черном море. Можно, как на знаменитом одесском бульваре, спокойно посидеть на скамейке деревянного бордвока, поговорить «за жизнь» и «восьмую программу» и прогулять детей «на чистом воздухе». Конечно, для американцев, которые не имеют этой русско-еврейской манеры в любую погоду часами выгуливать детей, или для москвичей, которые не могут спать без автомобильных гудков за окном, в этом факторе нет ничего соблазнительного. Поэтому москвичи и ленинградцы селились на квинсовских высотах (Джаксон-Хайтс) и на бронксовских (Вашингтон-Хайтс). Но когда в 1976 эмиграция из СССР достигла пятидесяти тысяч человек в год, то оказалось, что шестьдесят процентов этих эмигрантов — одесситы, для которых брайтонский фактор перевешивал все остальные неудобства. Теснота и вонь в сабвее? Ладно, вы не ездили в советских автобусах и трамваях! Запущенные квартиры, обвалившиеся потолки и стены? А у вас есть руки? Наркоманы и грабители на темных улицах? А вы знаете такое выражение — «Одесса-мама»? Не знаете? Это значит, что, когда ваши американские грабители учились держать пипку в руках, чтобы попасть струйкой в унитаз, наши уже соплей попадали милиционеру в затылок…

Короче говоря, к восьмидесятому году в районе Большого Брайтона жили уже пятьдесят тысяч советских эмигрантов, которых американцы называли русскими. Интересно, что в СССР никто нас русскими не считал, а называли жидами или, в лучшем случае, евреями, а вот в Америке мы сразу стали русскими, поскольку для американцев русскими были все, кто приехал из России, даже грузины и якуты. Мы вкалывали с утра до ночи за три и даже за два доллара в час и учили английский в сабвее по дороге на работу. Мы очистили Брайтон от бандитов и наркоманов, открыли тут свои рестораны — «Одесса», «Приморский» и «Садко», продовольственные магазины «Националь» и «Белая акация» и даже русский книжный магазин «Черное море»!

Но все это никак не объясняет, почему Брайтон называется Little Russia. На Ист-энде живет сто тысяч немцев, но там нет никакой Little Germany. А в Квинсе, в «Астории» живут пятьдесят тысяч украинцев, но и у них нет никакой Little Ukraine. Как же случилось, что у русских есть в Нью-Йорке своя «Маленькая Россия»?

Конец титров, рассказываю как свидетель…

* * *

Любка Гусь любила это дело. Ну, вы знаете, что я имею в виду. Она могла средь бела дня войти в крошечный кабинет своего мужа Иосифа, стать перед ним на колени, лихим жестом расстегнуть его поясной ремень и… Ну, вы понимаете…

При этом ей было совершенно до лампочки, что Йося говорит по телефону со своими партнерами по бизнесу Тарасом Бураком и Вахтангом Рисадзе, ест свою любимую пиццу Tomato Pie или смотрит по телевизору репортаж про очередное ограбление банка в Манхэттене итальянскими мафиози. Любка любила это дело и выполняла его так виртуозно, что даже семь лет супружества не смогли притупить Йосино наслаждение этим божественным процессом.