Ели халву, да горько во рту - [9]

Маша подняла глаза и чуть-чуть улыбнулась:

– Спасибо, господин Жигамонт. Я непременно что-нибудь прочту для вас.

– Умница, – похвалил старик внучку. – Знаете ли, доктор, иногда мне кажется, словно моя жизнь мне приснилась. Самому не верится, что я мог видеть столько всего. На моей памяти весь уходящий век. Все мои сверстники уже почили… У князя Вяземского есть чудные стихи:

Смерть жатву жизни косит, косит

И каждый день, и каждый час

Добычи новой жадно просит

И грозно разрывает нас.

Как много уж имён прекрасных

Она отторгла у живых,

И сколько лир висит безгласных

На кипарисах молодых.

Как много сверстников не стало,

Как много младших уж сошло,

Которых утро рассветало,

Когда нас знойным полднем жгло…

А мы остались, уцелели

Из этой сечи роковой,

Но смертью ближних оскудели

И уж не рвёмся в жизнь, как в бой.

Печально век свой доживая,

Мы запоздавшей смены ждём,

С днём каждым сами умирая,

Пока не вовсе мы умрём.

Сыны другого поколенья,

Мы в новом – прошлогодний цвет:

Живых нам чужды впечатленья,

А нашим – в них сочувствий нет.

Они, что любим, разлюбили,

Страстям их – нас не волновать!

Их не было там, где мы были,

Где будут – нам уж не бывать!

Наш мир – им храм опустошенный,

Им баснословье – наша быль,

И то, что пепел нам священный,

Для них одна немая пыль.

Так, мы развалинам подобны,

И на распутии живых

Стоим, как памятник надгробный

Среди обителей людских.

Вот, так и я теперь… Бог знает, может, это всем старикам кажется, что их время было лучше. А так ли на самом деле? Может быть, оно кажется нам прекрасным просто потому, что тогда мы были молоды, бодры, и впереди у нас была целая жизнь. Но всё-таки николаевская эпоха, при всех своих недостатках, была блистательна. Я помню, как пустили первый поезд в Царское. Теперь поезда стали обыденным делом, ими никого не удивишь. А тогда это было подлинное чудо! На поезде катали желающих… Для удовольствия. И билет стоил аккурат семьдесят пять копеек. Большие деньги, между прочим! Я тогда только что женился и решил сделать моей супруге подарок: прогулка до Царского на поезде. Несмотря на то, что жалование моё было невелико, и я всё время нуждался в деньгах, я купил два билета, мы сели и поехали. Какой восторг был написан на её милом лице! Мон дьё!⁹ Какая это была дивная прогулка! Под конец моя милая жена поцеловала меня и сказала: «Милый Алексис, эта прогулка навсегда будет одним из лучших воспоминаний моей жизни!» Я чувствовал то же. А первая наша фотография! Тогда она впервые появилась в столице. Напротив Казанского собора. Заказчиков вначале было очень мало. И немудрено! Шутка ли сказать: двадцать пять рублей за карточку. И, вот, в очередную годовщину нашей свадьбы я повёл мою Елену Михайловну фотографироваться. Она вышла на той карточке чудно хорошенькой! Вы можете взглянуть: эта фотография стоит на полке, в рамочке.

Доктор поднялся и приблизился к полке. На ней, действительно, стояла старая фотография, на которой были запечатлены статный господин средних лет в мундире и с пышными усами и бакенбардами и женщина, не утратившая красоты, несмотря на годы, с лицом, чем-то напоминающим Сикстинскую мадонну.

– Хороша, не правда ли? – улыбнулся Каринский.

– Да… – протянул Жигамонт.

– Она родила мне троих сыновей и дочь. Девочка умерла ещё ребёнком, а сыновья… – старик вздохнул. – Машенька немного похожа на неё, вы не находите?

– Сходство, определённо, есть, – кивнул доктор.

– Скажите, голубчик, вы долго собираетесь пробыть в Олицах?

– Надеюсь задержаться на какое-то время.

– Это дивно, дивно! – обрадовался Алексей Львович. – Только позвольте вас предостеречь, дорогой Георгий Павлович.

– От чего?

Каринский поднёс палец к губам и прошептал с заговорщическим видом:

– В нашем доме появился призрак! Да-да, голубчик! Машенька видела его собственными глазами и ужасно перепугалась. Фоминична потом отпаивала её лечебным настоем. И ещё три человека видели этот фантом! Только они все не знают, что это. А я знаю!

– Знаете?

– Знаю!

– И что же есть этот фантом?

– Это белая дама! – торжествующе объявил старик, внимательно следя за реакцией собеседника.

– Белая дама? – изумился тот.

– Абсолюман¹⁰, голубчик!

– А кто такая белая дама?

– О, мой милый! Сразу видно, что вы не служили в гвардии! – Каринский нагнулся к уху Жигамонта и прошептал уже совсем тихо: – Белая дама – это смерть, доктор! В полку наш командир часто повторял нам: «Кавалергарды, берегитесь: Белая Дама смотрит на вас!»

– Ах, дедушка, какие страшные вещи вы рассказываете! Мне опять будут сниться кошмары, – подала голос Маша, не отрываясь от рукоделья.

– Прости, душечка. Я лишь хотел предупредить доктора, чтобы уберечь его от неприятной встречи. Мой вам совет, голубчик, не выходите поздней ночью из вашей комнаты и запирайте её на ключ. От греха, как говорится, подальше.

– Спасибо за заботу, Алексей Львович. Хотя, признаться, мне было бы любопытно взглянуть на эту белую даму…

– Браво, браво, голубчик! – просиял Каринский, успевший за время недолгой беседы уже полюбить гостя. – Слова настоящего гусара! Будь я немного моложе, и сам бы нарочно вышел ночью в коридор, чтобы выследить наше привидение! Если вы вдруг решитесь на такое, чего я вам всё-таки не посоветую, то не ведите себя вызывающе. Может, и обойдётся.