Электрический остров - [56]

— Десять на десять — сто! — Орленов засмеялся. После сцены с Павлом он готов был платить двойную цену за дозу веселого смеха. — Я думаю, что нам на­до вернуть Павла на землю. Если он не захочет рабо­тать с тобой, пусть подумает еще над чем-нибудь реальным. Перед филиалом стоит столько тем, а работающих всего десять человек. Втолкуй ему это, по­жалуйста!

Теперь задача казалась ему не такой уж трудной. Вот что значит полюбоваться чьим-то успехом. Но сама Вера была как будто другого мнения. Задумчиво начала она выключать свои волшебные светящиеся трубки. Молча они вышли из теплицы. И, уж подходя к дому, Вера сказала:

— Боюсь, что мы его не вылечим!

2

Нина все еще сидела на террасе, зябко кутаясь в большой платок и в то же время ленясь встать и уйти в комнату, когда на ступени поднялась Марина. Орленовой не хотелось ни говорить, ни двигаться, и она молча ждала, что скажет гостья.

— Тут кто-нибудь есть? — неуверенно спросила Марина, вглядываясь в темноту.

— Андрей еще на работе, — ответила Нина.— Проходите, поскучаем вместе.

— А я, собственно, к вам и шла. — Чередниченко нащупала рукой кресло и села. В голосе ее не было радости, какая должна бы быть у визитера, заставшего того, к кому он шел. Нина потуже затянула концы платка на груди. Она уже давно догадывалась, что Чередниченко тянет к Андрею. Может быть, она и сама этого не понимает, но именно поэтому, конечно, Марина почти каждый вечер заходит к Орленовым на несколько минут. Иногда она выбирает какой-нибудь пустячный предлог, вроде того, что у нее нет спичек или нужного для работы справочника, но чаще появ­ляется без предлога, молча сидит некоторое время, по­том поднимается, стройная и высокая, — «Колонна», говорит Андрей, — лениво прощается и уходит в свою одинокую келью. Должно быть, ей очень скучно жить одной! Но Нине почему-то ни разу не захотелось рас­спросить ее о жизни поподробнее.

Как вообще живут одинокие женщины? О чем они думают, вернувшись домой, где никто их не ждет, ничей голос не приветствует, нет ни сердитого взгляда за опоздание, ни радости оттого, что она пришла? Что они делают в течение тех шестнадцати часов, о которых Улыбышев сказал, что они предназначены для радости? Ах, какой он все-таки болван! Своими ру­ками начисто разрушил тот интерес, который был у Нины к нему! «Да, зачем же пришла Марина?» Глядя на нее, Нина всегда думала, как это могло случиться, что такая красивая, сильная, привлекаю­щая к себе взгляды мужчин девушка осталась одино­кой? Или, может быть, у нее есть своя тайна? Траги­ческий роман, какой-нибудь женатый мужчина или еще что-нибудь в этом роде? Однако на ее гладко выточенном лице нет никакого следа страстей, а гово­рят, что именно страсти и оставляют самые разруши­тельные следы. Интересно, что мог бы оставить на лице Нины роман с Улыбышевым, если бы он со­стоялся? Морщину? Опущенные уголки губ? Фу, гадость!

— Зажечь свет? — спросила наконец Нина, пыт­ливо разглядывая в темноте неясные очертания гостьи. Чередниченко сидела так, словно безумно устала и уже не может избрать позу для отдыха. Просто сидеть и все — вот чего она хотела… Но от­ветила она привычно звучным и ясным голосом:

— Как хотите…

Нина встала и простучала по террасе каблучками. Вспыхнул свет. Потом она прошла к двери и притво­рила ее.

— Комары налетят, — пояснила она, возвращаясь. Хотя Нина и догадывалась о том, что привлекает Марину в их дом, чувствовала она себя с ней свобод­но. Нет, пожалуй, это не точно. Можно ли чувствовать себя свободно или не свободно в присутствии колонны из мрамора? Сегодня на Марине было серое с мяг­кими, более светлыми пятнами платье. Колонну можно замечать или не замечать. Она находится в поле зре­ния или отсутствует. Да, Андрей правильно охаракте­ризовал Марину.

— Почему вы изменяете мужу? — вдруг тихо спро­сила Марина.

Нина остановилась среди террасы, словно ее уда­рили в грудь. Лицо ее потемнело от бешенства и странного страха. Она стояла и смотрела на Марину, сидевшую все в той же позе безмерной усталости, с тусклым, невыразительным лицом. И то, что лицо гостьи было так тускло, то, что Марина сказала эти слова без гнева или презрения и не вопросительно, а так утвердительно, будто сама была свидетельницей измены, на мгновение ошеломило Нину до такой сте­пени, что она почти поверила, будто это случилось. Только вытолкнув воздух, застрявший в груди от почти физического ощущения удара, она спохватилась и вскрикнула:

— Как вы смеете?

Марина улыбнулась, но какая это была улыбка! Было так, словно она боялась заплакать и морщила губы, чтобы остановить слезы. Нине стало даже жалко ее, но возмущение взяло верх, и она снова, еще злее, закричала:

— Зачем вы это придумали? Как вам не стыдно!

Она хотела повернуться и уйти, но случайно встре­тилась глазами со взглядом Марины и остановилась. Редко видела она такие говорящие глаза. В них был какой-то страх, и она поняла, что это страх за нее, Нину, и за Андрея. В них была боль, и Нине было ясно, что это боль за них. В них была мольба, и Нина поняла, что не может уйти, пока не ответит на эту мольбу. Она подошла к креслу и, повернув его, села так, чтобы видеть кричащие глаза гостьи.