Электрический остров - [35]

Однако Пустошка не собирался сдаваться. Он по-прежнему благодушно и робко улыбался, лицо его вы­ражало внимание, но в словах было непонятное упор­ство и какая-то сила…

— Вот и вы не хотите понять. А я думал, вы — человек новый, поймете! — с сожалением сказал он. — Ведь вся эта конструкция — сплошной разврат!

— Что?! — изумился Андрей.

— Разврат мысли, вот что! — тихо подтвердил Пустошка.

И в эту минуту он неожиданно изменился. Куда девались улыбочки, уменьшительные словечки. В гла­зах инженера появились негодование, гнев, страсть. Андрей, не пытаясь скрыть свое изумление, тоже тихо и сбивчиво сказал:

— К сожалению, мне трудно согласиться с вами. Я видел трактор в действии. Это замечательное сооружение! Одних ругательных эпитетов для уничто­жения машины, по-моему, явно недостаточно. Нужны какие-то другие доводы… И вообще…

— Доводы у меня есть! — твердо сказал Пустошка. И затем, совсем иным тоном, словно увянув и сде­лавшись опять как бы меньше ростом, добавил: — Только их никто слушать не желает. Этот Улыбышев всех загипнотизировал, а иных просто подкупил…

— Тэ-эк-с! — для Орленова стало ясно, что перед ним изобретатель-неудачник, которых он не любил. И неудачник обозленный, не брезгающий даже клеветой на преуспевающего. Андрею стало скучно и противно.

Лицо Пустошки омрачилось, потом в глазах его появилось снова просительное, но не трогавшее боль­ше Андрея выражение, и он сказал:

— Вы бы, товарищ Орленов, приехали к нам на завод, посмотрели, как строится там трактор, побесе­довали бы с производственниками… — голос инже­нера все падал, и конец его фразы совсем потерялся в шуме толпы.

Андрей промолчал.

Пустошка еще раз робко взглянул на него и, про­бормотав:

— Ну, извините, товарищ Орленов… — отошел и потерялся в толпе посетителей выставки.

— Кто это такой? — спросила Нина, подходя к Орленову.

— Некий инженер… Пустошка, — нехотя ответил Андрей. Ему захотелось забыть и смешную фамилию и комический облик незадачливого критика.

— Какой забавный толстячок!

— Как бы этот толстячок не пролез в замочную скважину! — непонятно ответил Андрей, думая в это время о механической мастерской Улыбышева, где за семью замками стоял замечательный электрический трактор. «Надо бы предупредить Улыбышева, что кто-то пытается опорочить его конструкцию». — А где Бо­рис Михайлович?

— Поехал с Далматовым. А машину оставил нам и вызвал шофера. Это доказывает, что твой доклад ему понравился!

Орленов даже не улыбнулся. Он забыл о докладе. Что говорил этот Пустошка? Что в конструкции Улы­бышева слишком велики габариты, слаб мотор, что Улыбышев гипнотизирует и подкупает людей… И ведь эти слухи распространяются! Они могут дойти и до Далматова! И дойдут! Или Орленов совсем не знает людей. Такого Пустошку ничем не остановишь! «Да, надо предупредить Улыбышева…»

Марина ждала у машины, равнодушно разгляды­вая прохожих, которые отвечали ей куда более при­стальными взглядами. Она была какой-то грустной, словно и ей передалось неприятное чувство, которое испытывал Андрей. За спиной девушки всходила бледная, как будто истощенная долгим ожиданием ночи, луна.

Им пришлось еще немного постоять, пока не по­явился шофер. Он был явно недоволен тем, что его оторвали от ужина, и повел машину с таким мрачным видом, будто собирался по дороге на остров утопить ее вместе с пассажирами.

Марина всю дорогу не взглянула на Орленова и ничего не сказала. И это было тоже неприятно Андрею. Конечно, дело не в том, что его докладом должны все восхищаться, но хоть слово одобрения сказать можно? Ах, уж этот Пустошка! Теперь Андрею казалось, что во всех его огорчениях виноват именно инженер с его елейным голосом и робкими манерами, словно рассчитанными на то, чтобы вти­раться в доверие к дуракам. «Что он такое еще ска­зал? Нет, нехорошо все это, очень нехорошо!»

Поистине, вечер кончился неудачно.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Федор Силыч Пустошка был чрезвычайно зол на себя.

В самом деле, как это можно? Человеку под пять­десят, а он все еще тешит себя всякими розовыми иллюзиями, которые под стать разве что неискушен­ному юноше! Как он мог подумать, что этот Орленов, сотрудник и подчиненный Улыбышева, отнесется с интересом к критическим замечаниям в адрес своего шефа? «Все они одним маслом мазаны! Им что, лишь бы сбыть с рук свое «изобретение», а уж производ­ственники, а потом эксплуатационники пусть расхле­бывают! А они еще и премию получат…»

Злые мысли не были «главной специальностью» Федора Силыча, скорее наоборот, человек по природе добрый, он редко предавался сарказму. То есть не то чтобы Федор Силыч не умел злиться, это с ним слу­чалось, но он не умел убеждать людей в том, что злится он по делу. Поэтому Федор Силыч постоянно уступал поле боя и был известен как самый сговорчи­вый человек… Может быть, именно это качество и по­мешало его движению вперед, его успеху в жизни. Иначе чем же объяснить, что он добился немногого? Долгое время ему пришлось работать мастером, лишь через много лет стал он начальником маленького цеха тракторных деталей. Добро бы работал на большом заводе. Там, конечно, и требования больше и масшта­бы иные. А здесь и заводик-то чуть ли не ремонтный, выпускает детали к тракторам для двух-трех обла­стей… В возрасте Федора Силыча люди становятся и директорами и начальниками главков. Некоторые однокашники его давно уже состоят членами колле­гий министерств, а один бывший приятель стал даже заместителем министра. Только сам Федор Силыч, как видно, всю жизнь проходит в рядовых…