Элегия Хиллбилли - [69]

. Услыхав о ее новых предпочтениях, я словно воочию увидел тучу, которая много недель нависала у меня над головой. Наверное, в тот день я окончательно потерял веру в мать.

И тогда впервые я испытал не любовь, не ненависть и не ярость, а страх. Страх за нее. И за Линдси, которой вновь придется решать мамины проблемы, потому что я живу на другом конце страны. А больше всего — страх за себя: вдруг и меня ждет та же проклятая участь? Через несколько месяцев я должен был получить диплом Йельского университета и ощутить себя повелителем мира. Вместо этого я удивлялся, что вообще здесь делаю: неужели люди вроде меня и впрямь способны добиться чего-то стоящего?

Когда мы с Юшей окончили учебу, на вручение диплома приехало восемнадцать человек, включая Дениз и Гейл, дочерей бабушкиных братьев. Приехали и родители Юши, а также ее родной дядя. Замечательные люди, хоть и не такие шумные, как мы. Впервые наши семьи встретились и даже нашли общий язык (хоть Дениз весьма колко отозвалась об «искусстве» в том музее, где мы побывали всей компанией!).

Мамина война с наркотиками завершилась как всегда — хрупким перемирием. На выпускной она не приехала, но с героином к тому времени завязала, так что все было хорошо. В самом начале церемонии выступила судья Соня Сотомайор, заявив, что никогда нельзя сомневаться в своем выборе. Наверное, она говорила о карьере, однако я увидел в ее словах более глубокий смысл. В Йеле меня научили многому. Не только праву — но и тому, что этот мир всегда будет для меня немного чужим. А еще что быть хиллбилли — значит порой не видеть разницы между войной и любовью. И именно это смущало меня сильнее всего.

Глава пятнадцатая

Лучше всего я помню тех чертовых пауков. Гигантских, вроде тарантулов. Я подошел к стойке администратора в грязном придорожном отеле. Женщина по ту сторону толстого стекла, разумеется, не имела никакого представления о гостиничном сервисе. В свете уличной лампы блестела паутина, клочьями свисавшая с самодельного навеса от солнца, который обещал вот-вот рухнуть на голову. И на каждой нити сидел жирный паук. Складывалось впечатление, что, если отвести от этих тварей взгляд, одна из них прыгнет мне в лицо и высосет всю кровь.

Я чувствовал себя не в своей тарелке. Всю жизнь я потратил на то, чтобы избегать подобных мест; из родного города я бежал именно от такой беспроглядной нищеты. На дворе стояла поздняя ночь. В свете уличного фонаря я видел на парковке мужчину — тот полулежал у себя в грузовике, свесив ноги из распахнутой двери, а в руке у него торчала игла для подкожных инъекций. Мне, наверное, стоило ужаснуться. Да, таков Мидлтаун. Двумя неделями ранее неподалеку, возле автомойки, нашли в машине женщину без сознания; на пассажирском сиденье у нее лежал пакетик героина с ложкой, а рядом валялся шприц.

Администратор отеля представляла собой жалкое зрелище. Вряд ли ей было больше сорока, но все в ее облике — от жирных седых волос до беззубого рта и хмурого взгляда, тяжелого, словно мельничный жернов — кричало о грузе прожитых лет. Ей выпала тяжелая жизнь. Голосом очень высоким, как у ребенка, говорила она тихо и неразборчиво, а еще очень-очень грустно.

Я дал ей кредитку, и она опешила, явно не зная, что делать с куском пластика. «Обычно люди платят наличными», — пояснила она. Я напомнил: «Я вас по телефону предупреждал, что расплачусь картой. Впрочем, если есть проблема, могу дойти до банкомата». «Ох, простите, я, наверное, забыла. Все нормально, у нас где-то была эта штуковина…» Она достала древний-древний терминал, еще из тех, что печатали чек на желтой бумаге. Когда я забрал карточку, женщина скорбно посмотрела на меня, словно узник, осужденный на пожизненное, и сказала: «Приятного вам отдыха». Накануне, во время телефонного разговора, я предупреждал ее, что комната не для меня, а для моей матери, оставшейся без дома.

Я только что окончил Йельскую школу права, публиковался в престижнейшем юридическом журнале и вступил в коллегию адвокатов. За пару месяцев до этого мы с Юшей поженились. На празднество в восточном Кентукки собралась вся моя семья. Фамилию сменили мы оба, став четой Вэнсов. Так я наконец обрел то же имя, что и близкие мне люди. У меня была хорошая работа, новый дом, любимая жена и счастливая жизнь в чудесном городе Цинциннати. Мы с Юшей переехали туда ради стажировки, а потом решили там обосноваться, построили дом и обзавелись парочкой собак. Получилось! Я осуществил «американскую мечту»!

По крайней мере, так выглядело со стороны. Однако подъем на социальном лифте никогда не дается легко, и мир, который я оставил за спиной, так и норовил вернуть мою жизнь в прежнее русло. Я не помню всей цепочки событий, которые привели меня в тот отель, но главные вехи могу назвать. Мать снова подсела на наркотики. Украла у пятого мужа какие-то семейные реликвии и обменяла их на очередную дозу. Он в отместку выгнал ее из дома и подал на развод. Так мать осталась без крыши над головой.

Хотя я клялся, что никогда больше не буду ей помогать, человек, который давал эту клятву, стал другим. Я вновь проникся христианской верой, которую отверг много лет назад. Впервые понял, сколь глубоки эмоциональные травмы, полученные матерью в детстве, и осознал, что эти раны никогда не заживут. Поэтому услышав, что мать в беде, я не стал кричать на нее и бросать трубку. Я предложил ей помощь.