Элегия Хиллбилли - [68]

Легко тут не справиться. Я продолжаю бороться со вспыльчивостью, причем не всегда успешно. Иногда пережить бурю проще, если представить, что согласно статистике я в свои годы должен сидеть в тюрьме или обзавестись четвертым внебрачным ребенком. Но иногда кажется, что я не справлюсь: что скандалы и развод с Юшей — лишь дело времени, судьба, которой мне не избежать. В самые худшие минуты я готов поверить, что выхода просто нет и, как бы я ни боролся с демонами, они — такое же мое наследие, как и русые волосы с голубыми глазами. Печальный факт в том, что без Юши мне не справиться. При всем старании я могу лишь отсрочить взрыв, и ей приходится с величайшей осторожностью обезвреживать бомбу. Не только я научился контролировать себя, но и Юша научилась мною управлять. Поместите нас в одну среду — и у вас будет положительный эффект радиоактивности. Не удивительно, что каждый член моей семьи, добившийся маломальского успеха — тетушка Ви, Линдси, моя кузина Гейл, — выбрал себе в супруги человека не из нашего круга.

Вот так и вышло, что красиво выстроенный рассказ о моей жизни вдруг развалился. Предполагалось, что в конце книги я стану намного лучше, чем прежде. Стану сильнее. При первой же возможности я вырвался из родного города, отдал долг своему государству, окончил колледж, поступил в лучшую юридическую школу страны… У меня не должно быть ни грехов, ни изъянов. Однако на деле вышло по-другому. То, к чему я стремился всей душой — счастливый брак и приятная атмосфера в доме, — давалось с большим трудом. Моя самооценка была ниже некуда, приходилось прикрывать ее высокомерием. К началу второго курса я не общался с матерью уже несколько месяцев — самый долгий перерыв в наших с нею отношениях. Я испытывал к ней любовь, жалость, гнев, ненависть… никогда не было только сочувствия. В лучшем случае приходили мысли, что мать страдает неким генетическим заболеванием (оставалось надеяться, что сам я его не унаследовал). Но когда я начал замечать в себе ее повадки, то стал понемногу сознавать, что ею двигало.

Дядя Джимми сказал однажды, что давным-давно он был свидетелем спора между Мамо и Папо. Бев тогда опять влипла в какие-то неприятности, ей срочно потребовалась крупная сумма денег. Обычное дело, родители всегда приходили ей на выручку — правда не просто так. В тот раз ей ограничили бюджет и поставили несколько условий. Такова была цена родительской помощи. И вот они сидели, обсуждали план действий, как вдруг Папо уронил голову на руки и — немыслимое дело! — разрыдался. «Я подвел ее! — выдавил он сквозь слезы. И принялся повторять: — Я подвел ее. Подвел. Подвел мою девочку».

У Папо редко бывали срывы — только когда вставал какой-нибудь необычайно острый для хиллбилли вопрос. Какой ценой мать должна искупить свои ошибки? Где грань между чувством вины и сочувствием?

У всех нас были свои соображения по этому поводу. Дядюшке Джимми претила сама мысль о том, чтобы возложить вину за мамины поступки на Папо. «Никто ее не подводил. Что бы у нее ни случилось, сама во всем виновата». Тетушка Ви разделяла его точку зрения. Да и как иначе? Она была всего на девятнадцать месяцев младше матери, тоже натерпелась в детстве от родителей, наделала своих ошибок, но все-таки взяла себя в руки. Если удалось ей — то удастся и Бев. А вот Линдси ей сочувствовала, хотя и считала, что пора бы матери не искать оправданий, а брать на себя ответственность за поступки.

Сам же я испытывал смешанные чувства. Какую бы значимую роль Папо и Мамо ни сыграли в моей жизни, их вечные скандалы и алкоголизм наверняка не лучшим образом сказались на психике дочери. Даже детьми мать с тетушкой Ви реагировали на семейные драмы по-разному. Если тетушка Ви умоляла родителей успокоиться или отвлекала их, принимая удар на себя, то мать пряталась, убегала или просто падала на пол, затыкая уши. Ей приходилось тяжелее, чем брату или сестре. В каком-то смысле наша мать проиграла борьбу со статистикой. Хорошо еще, что только она одна.

Одно я знаю наверняка: наша мать вовсе не злодейка. Она любит меня и Линдси, всеми силами пытается быть хорошей. Иногда ей это удается, иногда не очень. Она пыталась обрести счастье и в любви, и на работе, но слишком часто слушала бесов в своей голове. Однако все упреки в ее адрес совершенно заслужены. Никакие трагедии в детстве никому — ни мне, ни Линдси, ни тетушке Ви, ни матери — не дают карт-бланша на дикие выходки.

Мать всю жизнь вызывала у меня необычайно яркие эмоции. В детстве я так сильно ее обожал, что, когда кто-то из одноклассников высмеял ее зонтик, я с размаху ударил приятеля кулаком в лицо. Потом возненавидел ее, когда она подсела на наркотики; порой даже мечтал, чтобы она приняла слишком большую дозу и наконец избавила нас с сестрой от мучений. А когда она после очередного развода рыдала в подушку, я бесился от такой злости, что готов был убивать.

Незадолго до окончания университета мне позвонила Линдси и сказала, что мать подсела на новый наркотик — героин, но согласна снова пройти реабилитацию. Я уже сбился со счета, сколько раз она отправлялась на лечение и сколько ночей провела в больнице, едва очухавшись от очередной дозы. Поэтому удивляться или тревожиться я не стал, хотя слово «героин» прозвучало как удар хлыста — в мире наркоты он вроде дерби в Кентукки