Элегия Хиллбилли - [62]

Собеседование с «Гибсон-Данн» прошло гладко, и меня пригласили на ужин в самом модном ресторане Нью-Хейвена, который, по слухам, должен был стать своего рода второй ступенькой отбора: если вести себя непринужденно и впечатлить собеседников манерами, то тебя позовут в Вашингтон или Нью-Йорк для финального собеседования. Было даже жаль, что кулинарные шедевры тамошнего повара придется дегустировать в столь напряженной остановке.

Перед ужином нас собрали в банкетном зале, чтобы выпить вина и пообщаться. Женщины старше меня лет на десять разносили бутылки, завернутые в красивые салфетки, каждые две минуты спрашивая, подлить ли мне еще вина или, может, принести новый бокал? Сперва я слишком нервничал, чтобы пить. Потом осмелел и согласился на вино, а когда спросили, что я предпочитаю, попросил белого, решив, что такого ответа будет вполне достаточно. «Вам совиньон блан или шардоне?» — огорошили меня.

Сперва я решил, что официантка издевается. Потом применил дедукцию и догадался, что речь идет о разных сортах белого вина. Поэтому заказал шардоне — не потому что не знал, что собой представляет совиньон блан (хотя, если честно, то не знал), а потому что шардоне проще выговорить. Итак, вечер только начался, а я уже допустил первый промах.

На подобных мероприятиях следует ловко балансировать между скромностью и нахальством. Я пытался быть собой: всегда считал себя общительным, но не чересчур навязчивым. Правда обстановка вокруг располагала к тому, чтобы пялиться во все глаза на убранство зала и поражаться вслух стоимости этого барахла.

Бокалы блестели так, словно их отдраили стеклоочистителем. Костюмы официантов явно не купили на распродаже, а пошили на заказ из чистого шелка. Скатерти на столах были мягче моих простыней. И вот в такой обстановке мне предстояло «быть собой»! Когда мы наконец сели ужинать, я решил сосредоточиться на одной задаче: получить работу, а все восторги оставить на потом.

Такой настрой продлился ровно две минуты. Мы заняли свои места, и официантка спросила, принести мне фильтрованной воды или минеральной. Я невольно закатил глаза: каким бы пафосным ни был ресторан, называть воду «минеральной» уже слишком — не минералы же в ней вымачивают, в конце концов… Тем не менее я заказал именно минеральную воду. Наверное, она лучше. Полезнее для здоровья.

Я сделал только один глоток и поперхнулся — самая мерзкая жидкость, какую я только пробовал! Помню, как однажды налил в «Сабвее» диетической колы, но оказалось, что она без сиропа — закончился. На вкус та дрянь была точь-в-точь как эта «минеральная вода». «Какая-то она у вас странная», — возмутился я. Официантка извинилась и пообещала принести новую бутылку «Пеллегрино»[69]. Только тогда я понял, что «минеральная вода» означает «газированная». К счастью, мой позор заметил только один человек — моя однокурсница. Я взбодрился. Больше никаких промахов!

Однако тут я посмотрел на стол и увидел неимоверное количество посуды. Девять столовых приборов? Интересно, зачем мне разом три ложки? И к чему столько ножей — для масла? Затем я припомнил один эпизод из фильма: вроде бы есть какие-то правила этикета относительно того, куда надо класть столовые приборы и в каком порядке ими пользоваться… Я извинился, выскочил в туалет и позвонил своей духовной наставнице: «Юша, что мне делать с этими чертовыми вилками? Не хочу выглядеть дураком!» Вооружившись ее советом: «Сперва брать самые крайние приборы, а потом те, что ближе к тарелке; не есть грязными вилками новые блюда, и да, та толстая ложка — для супа», я вернулся за столик, готовый поразить своих будущих работодателей прекрасными манерами.

Остаток вечера прошел без происшествий. Я вежливо болтал, вовремя вспомнив, что Линдси всегда заставляла меня сперва прожевывать пищу и лишь потом открывать рот. Разговор шел о профессии, об учебе в Йеле, о корпоративной культуре и немного о политике. Рекрутеры оказались очень славными людьми, и за моим столиком приглашение на работу получили все — включая бестолкового парня, который плевался минералкой.

Именно во время этой трапезы, за которой последовали новые собеседования и интервью, я начал понимать, что изнутри вижу систему, недоступную большинству моих прежних товарищей. В йельском центре по трудоустройству не раз подчеркивали: очень важно вести себя естественно, быть человеком, ради которого интервьюеры готовы приехать на другой конец страны. В общем-то, это логично — в конце концов, кому хочется работать вместе с нахалом и сволочью? — но непонятно, почему на этом акцентировалось такое внимание. Нам говорили, что рекрутеры оценивают нас не по студенческим достижениям (диплом Йеля сам по себе уже открывал все двери), собеседования были скорее тестом социальным: на умение вести себя в корпоративном конференц-зале и налаживать связи с потенциальными клиентами.

Считалось, что сложнее всего именно попасть на собеседование. Правда у меня с этим трудностей не возникло. Всю неделю я поражался тому, до чего легко получить доступ к самым уважаемым юристам страны. Все мои друзья прошли через десяток интервью и почти везде получили предложение сотрудничать дальше. Лично у меня было шестнадцать собеседований, и к концу недели я так избаловался (и устал), что пару приглашений даже отклонил. Годом ранее, после колледжа, я мыкался в поисках приличной работы и везде получал отказ. Теперь же, после одного курса в Йеле, мне предлагали шестизначную зарплату — причем делали это люди, которые работали в Верховном суде США!