Элегия Хиллбилли - [61]

Другая причина заключается в том, что новое окружение тебя тоже отторгает — как профессор, который считал, что Йельская школа права не должна принимать абитуриентов из государственных учебных заведений. Сложно сказать, как такое отношение на самом деле влияет на рабочий класс. Все мы знаем, что американцы из рабочей среды не только крайне редко поднимаются на другой социальный уровень, но и с большой долей вероятности не могут потом удержаться на вершине успеха. Я считаю, что определенную роль в их падении играет дискомфорт, который они испытывают, вынужденно отказавшись от своего «Я». Для развития вертикальной мобильности мало одной лишь мудрой государственной политики, еще надо сделать так, чтобы высший класс дружелюбнее встречал новичков.

Все мы возносим хвалу социальной мобильности, однако у нее есть и недостатки. Мобильность предполагает движение, по идее, в сторону лучшей жизни — но при этом многие старые привычки приходится оставлять за спиной.

Теперь я провожу свой отпуск в Панаме и Англии; покупаю продукты в «Хоул фудс»[66] и смотрю оркестровые концерты. Пытаюсь побороть зависимость от переработанного сахара (до чего громоздкий термин!). Беспокоюсь о расовых предрассудках среди друзей и близких.

Само по себе это неплохо. Во многом даже хорошо: я всегда мечтал побывать в Англии, а ограничение сладкого идет организму на пользу. И все же мой пример наглядно показывает: социальная мобильность — это не только деньги и экономика, но и изменение образа жизни. Богатые и власть имущие не просто располагают большими деньгами и связями, они живут согласно другим нормам и ценностям. Когда из класса «синих воротничков» ты переходишь в разряд «белых», все твои прежние привычки становятся как минимум немодными, а то и вовсе опасными для здоровья. Особенно наглядно это проявилось в тот день, когда я по глупости пригласил приятелей из Йеля пообедать в «Крекер Баррель»[67]. В Мидлтауне он считался рестораном с крайне изысканной кухней, мы с бабушкой его обожали. Друзья из Йеля сочли «Крекер» образчиком дешевого общепита и воплощением кризиса социального здравоохранения.

Впрочем, не могу сказать, что процесс адаптации был слишком труден; выпади мне второй шанс, я все равно согласился бы потерпеть некоторые неудобства ради своей нынешней жизни. Но когда я понял, что в этом новом мире я культурный инопланетянин, то стал всерьез задумываться над вопросами, которые мучили меня еще с юных лет: почему никто из моей школы не попал в Лигу плюща? Почему людей вроде меня так мало в элитных учебных заведениях Америки? Почему в моем окружении часто случаются семейные конфликты и драмы? Почему я не сомневался, что Йель и Гарвард мне не светят? И почему успешные люди считают иначе?

Глава тринадцатая

Раздумывая над этими вопросами, я сдружился с однокурсницей по имени Юша. По счастливой случайности нас назначили на один проект, поэтому весь первый курс мы общались довольно-таки близко. Юша оказалась генетической аномалией: она сочетала в себе абсолютно все положительные качества, какие только можно представить в женщине: умная, талантливая, красивая, высокая… Мы с приятелями даже шутили, что будь у Юши мерзкий характер, из нее вышла бы отличная героиня для романов Айн Рэнд[68]. Однако Юша обладала невероятным чувством юмора и вдобавок была на удивление прямолинейна. Там, где другие завуалированно намекают: мол, наверное, лучше перефразировать или еще подумать над выводами, Юша всегда говорит без обиняков: «Ужасный аргумент, никуда не годится» и «По-моему, надо переделать». Однажды в баре она уставилась на нашего общего знакомого и совершенно серьезно произнесла: «До чего у тебя все-таки крохотная голова». Никогда не встречал женщин вроде нее.

Я и прежде влюблялся в девушек: иногда всерьез, иногда не очень. С Юшей все было по-другому. Я постоянно думал только о ней. Один приятель сказал, что я «втюрился», другой — что я сильно изменился. К концу первого курса я наконец выяснил, что Юша ни с кем не встречается, и сразу пригласил ее на свидание. В тот же вечер я признался ей в любви. Это нарушало все мыслимые правила отношений с девушками, которые я усвоил с юных лет, — но мне было все равно.

Юша стала моим проводником по Йелю. Она училась здесь в колледже, поэтому знала лучшие закусочные и кофейни. И не только это: она интуитивно чувствовала, когда у меня возникали трудности с учебой, и подсказывала, как их решить. «Попроси о консультации. Здешние преподаватели любят возиться со студентами. По личному опыту знаю». Благодаря Юше я чувствовал себя в Йеле, прежде непривычном и чужом, как дома.

Я пошел в университет, чтобы получить диплом в области юриспруденции. И за один год в Йеле узнал об устройстве мира больше, чем за всю прошлую жизнь. Каждый август в Нью-Хейвен приезжают работодатели из престижнейших юридических фирм, чтобы присмотреться к новому поколению молодых талантливых юристов. Студенты называют это ПОС — сокращенно от «программы осенних собеседований». ПОС — настоящий марафон ужинов, коктейльных вечеринок, приемов и интервью. В мой первый день ПОС перед началом второго курса я прошел сразу шесть собеседований, в том числе с фирмой, на которую рассчитывал больше всего: «Гибсон, Данн и Кратчер» (Или просто «Гибсон-Данн»); у них была юридическая практика в элитном районе Вашингтона, округ Колумбия.