«Эль Гуахиро» - шахматист - [73]

«Я вас предупреждала, негодяй!» «Это я!» — еле слышно произнесли губы отца Гуинче. Ружье громыхнуло дулом обо что-то жесткое. Женская рука кое-как нащупала включатель — вспыхнул свет. В глубоком горе женщина опустилась на пол. «Дева Мария, — шептала она, — святая непорочная, помилуй и спаси! За что такое наказание? Чиста ведь! Чиста!..» Он с трудом оперся на руку, и лицо, секунду назад перекошенное ревностью, озарилось улыбкой: он не обманут. Прилив счастья был последним, что он ощутил в этой жизни. Женщина с трудом разжала пальцы мужа, в которых он держал записку. Сердце ее замерло, губы побелели, она тихо застонала: «Дева Мария, за что? Он не прочел моего ответа!» Глаза ее округлились, и она, не вполне понимая, что делает, поднесла к невидящим глазам мужа обратную сторону записки. «Читай! Читай, о, боже!» — и потеряла сознание.

— Я родился восемь месяцев спустя, но уже в Гаване, куда мать переехала к своей сестре. Мать и сейчас жива, С первого же заработка я два года копил каждое сентаво на памятник и на дорогу в Пилон.

— Ты хотел бы повидаться с матерью? — спросил Рамиро. — Клянусь памятью моего отца, Гуинче, это можно сделать. Давай пораскинем мозгами.

— Нет, «Гуахиро», мозгов не хватит. Ни моих, ни наших вместе. Я много намесил.

— И все же! Расскажи. Вначале подумаем оба, а там помогут, если ты пожелаешь.

Гуинче замолчал, закусил губу, взъерошил волосы на голове, резко опустил руки.

— В карман не лезь! Знаю, что хочешь закурить.

— Боишься?

— Нет! Если решился, привыкай себя держать в руках с этой минуты. Потерпи.

— Ну, так! Вроде ты с добром. Но с чего начинать-то? Может, отойдем? Не здесь, не рядом.

— Здесь! И пусть прах его будет тебе судьей!

— Ты хозяин, ты и музыку заказываешь. Ладно! Слушай! Ты уже основался на Кубе, когда Висенте Мендес и Насарио Сархен задумали военную операцию. Собрали деньги, подготовили пятнадцать человек, я был в их числе. Но перед самым выходом из Майами Висенте и Насарио — у них появились сомнения — решили изменить место высадки. Хулио Сесар Рамирес настойчиво возражал. Это показалось подозрительным, и все решили, что Хулио Сесар действительно из «Х-2». Вышли в море, он за свое, и тогда его стали допрашивать и пытать, Он не признавался, но мы все больше убеждались, что он коммунист.

— Никто никогда не мог представить доказательств.

— Да, но я первым ударил его, и все начали бить. Потом его связали и бросили за борт.

— Вернулись домой и, чтобы побольше собрать денег у лжепатриотов, сделали из него мученика и знамя.

— Вот это мне не понравилось. Даю слово! От смерти же нас вместе с Висенте Мендосом[92] спасла болезнь. Но я был одним из тех, кто на судне Рамона Ороско Креспо отомстил за их гибель и потопил коммунистические рыбачьи суда «Платформа I» и «Платформа IV». Потом меня отправили в Форт-Гулик, в зону Панамского канала. Там военных из Латинской Америки учат методам борьбы с коммунизмом. Вернулся в Майами, где замышлялось что-то серьезное. Да война во Вьетнаме прижала, срочно стали набирать в американские батальоны нас, кубинцев. И попал я снова на выучку, теперь в Форт-Шерман. Неподалеку, в джунглях Дарьена, отстроили вьетнамскую деревню Гатун-Дин. Там нас обучали разным системам выживания и средствам массового уничтожения вьетнамцев, и там со мной подружился Маноло Хиберга, который потом, после перемирия с Вьетнамом, свел меня с «Майклом»-Суаресом, лучшим другом «Мачо»-Баркера, Эдгара Буттари и «Бебе»-Ребосо.

— Чьими руками Никсон завладел секретами демократической партии. И погорел потом из-за них в деле Уотергейта.

— Вот когда жирный куш достался им, а меня отбросили в сторону, я впервые ощутил себя листом, сорванным с дерева и ветром занесенным в чужие края. Правда, я успокоил себя, прочитав в книге, что бывают деревья, чьи листья содержат в себе семена. Может быть, только теперь, в эти последние месяцы, я начинаю понимать ту мысль. А в семьдесят втором году, в мае, они свели меня в Нью-Йорке с Рикардо Моралесом Наваррете.

— Встречал его. Террорист. Служит в ЦРУ.

— Ага! Нам с ним и предстояло отправить на тот свет Эдварда Кеннеди.

— Постой! Это когда он призвал правительство Никсона отказаться от провалившейся блокады и нормализовать отношения с Кубой?

— Он предложил провести мост длиной в девяносто миль, а нам предложили сделать все так, чтобы скорее был изготовлен гроб длиной в сто девяносто сантиметров. Было трудно. Дважды дело срывалось. В третий раз, за минуту до появления Эдварда, нас со всеми игрушками взяли на месте агенты ФБР. Кто давал задание, отвернулись, и я чудом не угодил в тюрьму. Вот тут-то я близко увидел их нутро, душу иуд.

— А ведь многие на старой Кубе ставили их портреты вместо икон в домашние алтари.

— А как же мне было думать иначе… Закурим, «Гуахиро»? Ну, чего?

— Ты стой! — Рамиро достал пачку сигарет, спички, закурил и бросил горящую сигарету Гуинче. Тот поймал ее, жадно затянулся.

— Спасибо!

— Я знаю, о чем ты сейчас подумал. Однако продолжай!

— Чего продолжать? Были дела разные. В марте семьдесят четвертого в Мехико представительства «Кубана де Авиасион», «ТАКА», «Айсландик» и десять окон в отеле «Франсес» — моя работа. Тогда и начал я с Орландо Бошем. Вот смельчак!