Экзистенциализм. Период становления - [127]

Бердяев говорит, что кончилось Новое время (как и многие наши герои, он чутко ощущает конец эпохи) и человечество вступает в Новое Средневековье. А каким оно будет? По Вольтеру или по Вальтеру Скотту? По просветителям или по романтикам? Это, как всегда, зависит от человека, говорит Бердяев, ничего не предопределено. Либо человечество погрязнет в варварстве и сбудутся ужасы, описанные просветителями, начнется охота на ведьм, мракобесие, варварство, вылезут какие-то чудовищные инстинкты из-под человеческой цивилизованной личины, и будет то Средневековье по полной программе. Либо же будет светлое и высокое Средневековье – идеал романтиков. Человечество найдет новые смыслы, новые религиозные ценности, найдет новый центр духовный для жизни, сумеет преодолеть саморазрушение культуры гуманизма и так далее? И вообще Николай Александрович принимает все мысли Шпенглера о вырождении культуры в цивилизацию. То есть развилка: либо туда, либо сюда. Но в любом случае Бердяев констатирует цивилизационный кризис. И либо направо пойдем, либо налево! Либо к Новому Средневековью по просветителям, либо по романтикам. XX век должен будет это решить!

Это что касается самых общих его взглядов на историю. Сами видите, какие громадные темы: цивилизационный кризис, техника, природа, мифологема Нового Средневековья.

Скажу буквально два слова о России, о том, как ее осмысливал Николай Александрович. Бердяев очень много пишет о России и ее месте в мировой истории. Он, вслед за своим учителем Владимиром Сергеевичем Соловьевым, вступает на очень шаткое минное поле рассуждения о метафизике национальной русской души.

Как говорил один мой студенческий товарищ, историк-позитивист: «Читаю Бердяева и начинаю плеваться. С чего он взял, что русская душа такая?! Получается, вот, Николай Александрович сидит, смотрит в окошко и видит: идет какой-то грустный мужик на рынок; вот он и пишет: „О, у России грустная душа“. Потом возвращается с рынка тот же мужик, пьяненький, несет курицу под мышкой, и он пишет: „У России душа радостная“». Понятно, что, когда мы говорим о метафизике народной души, мы встаем на минное поле, но размышления Бердяева на эту тему довольно интересные. Прежде всего, это его статья «Душа России» и, конечно, его размышления о русской революции, о русском большевизме.

Надо сказать, что Бердяев описывает Россию, которую, говоря словами некогда культового перестроечного фильма Станислава Говорухина, «мы потеряли». Потеряли безвозвратно! Меня всегда невероятно раздражает, что, когда люди пишут о нынешней России и пытаются ее охарактеризовать, они ссылаются на Бердяева, Достоевского, на Толстого. Забудьте! Хотя прошло всего сто лет между Бердяевым и нами, между Достоевским, Толстым и нами, но понятно, что это – совершенно другой мир! Инопланетный! Еще живой, а не мертвый и пустынно-безжизненный, как наш. Мир, в котором была община, была интеллигенция, было дворянство, было крестьянство, была литература, была философия, было самодержавие и, как следствие, была Великая революция: грандиозный прорыв к иному измерению бытия, к освобождению и самоорганизации людей. Сейчас всего этого нет (может быть, за исключением сильно потрепанного и подержанного самодержавия), поэтому это все имеет, скорее всего, исключительно историческую и ностальгическую ценность. К нам сегодняшним та Россия не имеет почти никакого отношения! Судить по ним о современной России совершенно нелепо и бессмысленно. У нас с Россией Достоевского и Толстого не больше общего, чем у нынешних греков (переживших полтысячелетия османского ига и обосманившихся) общего с эллинами эпохи Платона, Аристида и Леонида.

Но тем не менее не буду сейчас говорить о современности. Все-таки скажу, о чем же размышляет Николай Бердяев, подводя итог и складывая ценную и интересную эпитафию умирающей Петербургской России. Он, конечно, говорит вот о той ушедшей России, – дореволюционной и, собственно, революционной. Он рисует «русскую душу», русскую культуру как предельно поляризованную. Он говорит, что в России нет «золотой середины». Во всем крайности и вопиющие контрасты, полярности и противоречия. Россия ни то и ни се; она распинается между Востоком и Западом. Россия, с одной стороны, невероятно огромная территория, гигантские просторы и потенциал, но при этом – полная бесформенность, что в ландшафте, что в культуре. Огромные силы, огромные просторы, огромная энергия, но при этом полное (подмеченное Чаадаевым) отсутствие формы, культуры, традиции. Так же, как если вы посмотрите на карту и увидите там огромные бесконечные унылые и пустынные равнины, так же и в культуре: огромные пространства, но отсутствие форм. Россия не прошла того, через что прошла Европа: схоластика, рыцарство, университеты, Возрождение, Реформация. Всего этого Россия не знала.

Затем он говорит, какие еще полюса и контрасты можно обнаружить в русской жизни и культуре. Об одной полярности я уже упомянул: это Восток – Запад. Еще одна пара противоположностей и полюсов в России – это, с одной стороны, крайний национализм, с другой – крайний универсализм. То есть, с одной стороны, Россия порождает чудовищный шовинизм, имперство, неудержимую военную экспансию и агрессию, узконациональное, полуязыческое казенное православие, пещерный национализм и дикий патриотизм, еврейские погромы, ксенофобию, а с другой стороны, то, о чем Достоевский, помните, так прекрасно сказал в своей Пушкинской речи: всечеловечность, «всемирную отзывчивость», универсальную восприимчивость. Или, как гениально выразился Александр Блок в пророческих своих «Скифах»: