Экзистенциализм. Период становления - [118]

Отбыв ссылку и постепенно отходя от марксизма, Бердяев оказывается в столице, участвует в духовной жизни, сходится с Мережковским, который в то время является таким духовным вождем интеллигенции. Николай Александрович посещает религиозно-философские собрания, поддерживает «новое религиозное сознание» (идеи Мережковского и Розанова о радикальном обновлении христианства в духе ницшеанства, дионисийства и антиэтатизма), увлекается Владимиром Соловьевым, который был мощнейшим импульсом для всей русской религиозной мысли первой четверти ХХ века. Переходит к Канту, потом к православию. И Бердяев пишет книгу за книгой, издает журналы. Он редактировал журнал «Вопросы жизни», участвовал в нескольких сборниках: попал в первый главный сборник русской философской жизни начала ХХ века «Проблемы идеализма», потом – во всем известные «Вехи».

В 1904 году, кажется, Бердяев влюбился и скоро женился, он очень любил свою жену Лидию Юдифовну. Это был очень счастливый брак. Он не разделял личное и философское, и даже его рассуждения об эросе (вот в том сборнике о любве и поле, который я вам показывал в начале этой лекции) никогда не могли быть совсем абстрактными; они всегда связаны с личным опытом: здесь статьи чередуются с письмами Николая Александровича к его возлюбленной и с его дневниками.

В эти годы Бердяев немного «правеет». Философски он всегда был крайний бунтарь, крайний революционер: он себя называл «мистический анархист». И в философии Бердяев действительно анархист, потому что центральная его тема – это тема свободы, отрицание любых авторитетов. Как он говорит: «Я и само христианство понимал, как эмансипацию», то есть освобождение. То есть никакой власти: с точки зрения Бердяева, идея свободы, идея христианства исключает любой авторитет. Церковь, государство, даже Бог не могут быть авторитетами. Абсолютная свобода! Я думаю, что в XIX и XX веке всего три таких исступленных поэта свободы было: Сартр, Бакунин и Бердяев. Поэтому с точки зрения религиозной и философской Бердяев действительно справедливо называл себя «мистическим анархистом»; таким он и был. А если говорить о плане таком общественно-политическом? Я не буду на этом подробно останавливаться, скажу два слова: с одной стороны, Бердяев называл себя персоналистическим социалистом, он был против буржуазности. (Буржуазность, конечно, он понимал не по Марксу, а как «мещанство» по Герцену; я бы сказал, как плененность материальным, как неравенство, как омассовление, как несправедливость и как пошлость.) Антибуржуазность, идея социальной справедливости ему была не чужда. Но при этом очень важен эпитет «персоналистический», то есть личностный социализм. Но в практической политике Бердяев был более умерен, и он с какого-то момента участвовал в партии кадетов, конституционных демократов, которые, как вы помните, были левыми либералами. И Бердяев связал на время свою судьбу с кадетской партией. Но, повторю, он не был политиком, хотя всегда был активным общественником. В философии и религии Николай Бердяев – анархист, еретик, вольный мыслитель-бунтарь, в социальных взглядах – персоналистический социалист, в политических – примыкает к кадетам.

Его бунтарство и защита гонимых снова его чуть не подвело под монастырь, в прямом смысле слова. В тринадцатом году Священный Синод Русской православной церкви осудил как ересь и подверг гонениям такое течение – имяславие. Очень интересное было еретическое мистико-религиозное движение, пришедшее из сердца православия – с Афона, с которым были связаны многие русские философы, тот же Лосев, например. Начались гонения на еретиков, на сектантов, их судили, репрессировали и ссылали. И Бердяев, с присущим ему великодушием и бесстрашным бунтарством, выступил в защиту гонимых церковью мистиков. Он написал очень резкую статью в их защиту, «Гасители духа», – против официальных попов и церковных чиновников-инквизиторов. И за это он сам чуть было не попал в Сибирь. Ему грозит суд. В пятнадцатом-шестнадцатом году над ним нависли тучи, ему угрожала каторга за смелое столкновение с официальной казенной церковью. Он вступился в защиту церковного инакомыслия. (Так же как в годы Первой мировой войны русскую образованную публику охватила истерика патриотической германофобии: черносотенные толпы громили немецкие лавочки, а философы (вроде Эрна) громили немецкую философию и культуру, начиная с Канта и видя в них только шовинизм и империализм, и Бердяев мужественно противостоял этому патриотическому безумию, рыцарственно защищая великую культуру Германии.)

У Бердяева есть одна работа, – я ее не читал, но мне очень нравится название. (Прочитать всего Бердяева мудрено, потому что он написал десятки книг и сотни статей.) Но это одна из его статей, на которую в своих лекциях об истории русской религиозной философии ссылается Александр Мень, в частности – у нее красивое и выразительное название: «О достоинстве христианства и недостоинстве христиан».

Но грянула, как известно, Февральская революция, и Бердяев на время был спасен от одних неприятностей – чтобы попасть в другие, естественно. От Сциллы к Харибде. От самодержавно-поповской деспотической Сциллы к чекисто-большевистской диктаторской Харибде. Февраль он приветствовал, Октябрь – нет. Но, повторяю, в политике он не был активен, хотя и не был аполитичен. Бердяев очень активизировался в эпоху Великой российской революции. Хотя он категорически не принял большевизм, но считал, что настало время для активной духовной деятельности. Забыл еще сказать, что в десятые годы им было написано несколько важных книг, две из которых есть в сборнике, который я называл выше: «Философия свободы» и «Смысл творчества». И в годы Первой мировой войны им была написана книга очень важная, «Судьба России» – сборник статей, особенно важна первая статья – «Душа России», где он размышляет о метафизике русской души.