Экватор рядом - [23]
Город Бахар-Дар и его окрестности.
Объекты на плане города:
1. Больница; 2. Общежитие студентов Политехнического колледжа (Технической школы); 3. Гостиница: 4. школа-восьмилетка; 5. Церковь св. Георгия: 6. Филиал госбанка. 7. Рынок; 8. Резиденция губернатора; 9. Здание административных учреждений; 10. Политехнический колледж (Техническая школа); 11. Жилые дома эфиопских и советских преподавателей; 12. Гидрометеостанция; 13. Плантация (кофе, овощи, цитрусовые, папайя); 14. Мотель, 15. Текстильная фабрика.
…Суббота — базарный день. Сотни крестьян из окрестных деревень с утра стекаются к большой рыночной площади, окруженной с трех сторон складами, лавчонками и харчевнями, а с четвертой — эвкалиптовой рощей. Покупатели и продавцы побогаче шествуют верхом на мулах, а большинство — на своих двоих. Почти все товары несут женщины. Ноша мужчины — только шкуры, нанизанные на палку, если их много, реже — рыба, тоже на палке. Ну и мужчины, конечно, гонят на продажу овец и коз. К 10–11 часам утра бахардарский рынок до краев заполняется пестрой, гудящей толпой. Как и в Аддис-Абебе, покупателей явно меньше, чем продавцов. Основные товары — зерно, семена, скот, куры, яйца, горох, лимоны, перец, кувшины, шкуры, рыба, мед.
Почти все рыночные дороги и тропинки проходят мимо ворот универсала Герасимоса. Мы часто наблюдаем конкуренцию частника-грека с государством — страничка из учебника политэкономии, раскрытая в жизни. Трое работников Герасимоса тянут груженых ослов, а заодно и их хозяев к калитке греческого «пищевого концерна», а маленький вертлявый паренек — в сторону государственных заготовительных складов. В воздухе повисает, к радости многочисленных зевак, звонкая эфиопская брань. Владельцы навьюченных животных беспомощно переводят взгляд с государственного заготовителя на трех представителей частного капитала, и даже равнодушные к вопросам политэкономии ослы начинают нервно трясти головами. Обычно побеждает грек — его перехватчики проворнее и нахальнее, а главное, могут маневрировать ценами, чего паренек из государственных складов делать не может. Его страстные призывы сдавать содержимое небольших вьюков государству, а не «феранджи»[13] мгновенно теряют силу, как только трое пекарских молодцов после заявления о том, что их хозяин — тоже добрый христианин, поднимают закупочную цену на несколько центов.
Такие баталии бывают только у немногих оптовиков Товар же большинства продавцов представляет собой довольно жалкое зрелище: иногда семейство в три-четыре человека несет на продажу десяток яиц или полузадохшуюся курицу.
Николай Иванович Вавилов, возглавлявший в 1927 году научную экспедицию в Эфиопию, так описывал виденные им непосредственные рыночные отношения: «Кристаллическая соль служит обменной валютой для крупных операций, сушеный красный перец, вызывающий невероятное чихание, идет в качестве мелкой монеты. Покупая образцы зерна, расплачиваемся горстью красного перца. Стоимость мула — 20–30 кусков кристаллической соли». Все это живет и в сегодняшней Эфиопии, правда в глухих местах. Впрочем, и на бахардарском рынке мы часто наблюдаем обменные сделки: товар — товар. В деревушке, расположенной в 25 км к северу от Бахар-Дара, в качестве денег предпочитают все ту же соль, амоле, а в горах, недалеко от истоков Малого Аббая, крестьяне некоторых деревень признают только металлические талеры Марии-Терезии, официально отмененные еще в 1945 году. Симпатичные бумажные эфиопские доллары не внушают им доверия. Не помогает и изображение монарха на зелененьких ассигнациях.
Выражение «Деньги не пахнут» в своем прямом смысле в Эфиопии не совсем годится. Деньги (разумеется, бумажные) здесь пахнут. Они источают целый букет запахов, из которых самый сильный — запах крепчайшего перца. Особенно «благоухают» засаленные однодолларовые бумажки. По силе аромата можно, не глядя, определить нарицательную стоимость ассигнации: чем ниже она, тем явственнее запах перца и крестьянского пота — простой люд редко держит в руках деньги достоинством более одного доллара. Рассказывают о нищенке, хозяйке дырявого шалаша, желтеющего неподалеку от строящейся текстильной фабрики. Император заметил старуху после церемонии открытия моста через Голубой Нил и приказал своему генерал-адъютанту передать ей стодолларовую бумажку. На нищенку это не произвело никакого впечатления, и она попросила у генерала в придачу к красивой картинке сантим (так здесь называют самую мелкую, одноцентовую монету). Спустя некоторое время о ста долларах пронюхал какой-то заезжий делец и обменял их на… две горсти гороха.
На нашем рынке выручка в 20–30 центов считается хорошей, в 50 — редкостной, а в четыре «сумуни»[14] — сказочной. Самые ходовые монеты — достоинством в 5 и 10 центов. Меди отдается предпочтение даже при крупных сделках, например при купле-продаже коровы или мула.
К пяти часам вечера рынок пустеет. Только рои насытившихся мух и стелящееся по примятой траве пыльное облачко напоминают о недавнем торжище.
ВОТ МЫ И ПРОШЛИ ПО ВСЕМУ ГОРОДУ
Итак, рынок позади. Пойдем дальше. Поворот. Тут всегда почему-то приключаются маленькие происшествия. Как-то, например, с мула полетел кувшин с медом. Заплаканная женщина собирала черепками смешанное с пылью лакомство, а ее подвыпивший супруг весело хохотал, словно давно ждал этого события, и, усевшись у кювета, приглашал всех прохожих на трапезу.
