Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья - [11]

Во второй комнате, служившей фехтовальным залом, три или четыре молодых людей, явно исполнявших на борту корсарского судна обязанности гардемаринов или мичманов, упражнялись в фехтовании на шпагах и саблях.

Хотя на Рене была одежда простого матроса, Сюркуф с первого взгляда понял, что имеет дело с человеком более высокого общественного положения, чем можно было судить по его одежде; он осмотрел Рене с головы до ног, и взгляд его встретился с решительным взглядом молодого человека; капитан изучил его превосходно сложенную фигуру, его острую, изящно постриженную бородку и хотел было взглянуть на его руки, чтобы завершить свои наблюдения, однако руки эти были скрыты перчатками — старыми, правда, но только что почищенными, и в том, кто их носил, угадывалась если и не привычка к роскоши, то, по крайней мере, тяга к ней.

На воинское приветствие Рене, остановившегося в двух шагах от него, Сюркуф ответил, приподняв шляпу, чего не имел обыкновения делать в отношении большей части моряков.

Рене, в свой черед, окинул быстрым взглядом прославленного моряка и увидел перед собой человека тридцати одного года, с коротко подстриженными белокурыми волосами, с узкой ровной бородкой от виска до виска, с крепко посаженной на могучих плечах шеей, среднего роста, но, тем не менее, явно геркулесовой силы.

— Что вам нужно от меня, сударь? — спросил Сюркуф, слегка кивнув головой.

— Я знаю, что вы намерены снова выйти в море, сударь, и хотел бы отправиться с вами.

— Как простой матрос, полагаю? — поинтересовался Сюркуф.

— Как простой матрос, — с поклоном ответил Рене.

Сюркуф вновь весьма внимательно и удивленно посмотрел на него.

— Позвольте сказать вам, — продолжил он, — что вы кажетесь мне подходящим для матросской службы не более, чем мальчик-певчий — для чистки башмаков.

— Возможно, сударь, но нет на свете ремесла, каким бы трудным оно ни было, которому нельзя быстро научиться, если имеешь для этого твердую волю.

— Но ведь нужна еще и сила.

— За неимением силы, сударь, много чего можно сделать посредством сноровки. И к тому же мне не кажется, что нужна такая уж огромная сила для того, чтобы взять рифы на грот-марселе или фор-марселе или же метнуть гранату с марса или с вант на палубу вражеского корабля.

— В нашем ремесле приходится выполнять действия, где без силы не обойтись, — заметил Сюркуф. — Предположим, вам придется обслуживать артиллерийское орудие; как, по-вашему, хватит у вас сил поднять сорокавосьмифунтовое ядро к жерлу пушки?

И он ногой толкнул к Рене такое ядро.

— Думаю, это будет несложно, — ответил молодой человек.

— Попробуйте! — промолвил Сюркуф.

Рене наклонился, поднял ядро одной рукой, как если бы имел дело с шаром для игры в кегли, и поверх головы Сюркуфа метнул его в сад.

Там ядро прокатилось шагов двадцать и лишь затем остановилось.

Сюркуф встал, взглянул на ядро и сел снова.

— Это меня обнадеживает, сударь; думаю, что на борту «Призрака» есть всего лишь пять или шесть человек, включая меня, способных сделать то, что вы сейчас сделали. Вы позволите мне взглянуть на вашу руку?

Рене улыбнулся, снял перчатку и протянул Сюркуфу свою тонкую и изящную руку.

Капитан внимательно осмотрел ее.

— Черт возьми! Господа, — крикнул он, подзывая офицеров, стоявших у другого окна, — подойдите взглянуть на нечто любопытное.

Офицеры подошли к нему.

— Вот эта рука юной девицы, — продолжил Сюркуф, — сейчас метнула поверх моей головы вон то сорокавосьмифунтовое ядро на расстояние, которое вы видите.

Рука Рене, в мощных ладонях капитана казавшаяся женской, показалась детской в громадных лапах Керноша.

— Полноте, капитан! — произнес Кернош. — Вы смеетесь над нами: разве ж это рука?

И с презрением, которое грубая сила питает к очевидной слабости, он отстранил далеко от себя руку Рене.

Сюркуф двинулся, чтобы остановить Керноша, но Рене сам в свой черед остановил Сюркуфа.

— Капитан, вы позволите мне?

— Давай, мальчик мой, давай, — отозвался Сюркуф, будучи любителем неожиданностей, как и все наделенные высоким духом люди.

Разбежавшись, Рене выпрыгнул через окно в сад, не коснувшись не только подоконника, но и оконной перекладины.

В нескольких шагах от ядра, брошенного Рене, лежало еще одно, точно такое же, которое, несомненно, служило для упражнений Сюркуфу, но его не сочли нужным вернуть на место.

Рене положил одно ядро на ладонь, сверху поместил второе, удерживая его в равновесии, и, вытянув наполовину руку, понес их оба; затем, подойдя к окну, он взял по одному в каждую руку, прыгнул, держа ноги вместе, на подоконник, пролез под перекладиной, спустился в зал и, показывая ядро Керношу, произнес:

— Ставлю бочку сидра для экипажа тому, кто метнет это ядро дальше!

Рене проделал все с таким изяществом и с такой легкостью, что некоторые из присутствующих поспешили дотронуться до ядер, желая убедиться, что они были чугунными.

— Ну-ну! Кернош, дружище, вот предложение, от которого ты не можешь отказаться.

— А я и не отказываюсь, — промолвил Кернош, — лишь бы мой заступник святой Иаков не оставил меня…

— Вам начинать, — сказал Рене, обращаясь к гиганту-бретонцу.

Кернош собрался в комок, напряг свои силы так, что все они пришлись на его правую ногу и правую руку, и общим толчком той и другой, словно разжавшаяся пружина, метнул ядро, которое вылетело в окно и, упав в десяти шагах, прокатилось еще на три или четыре шага и остановилось.