Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая - [20]

Республиканцы отшвырнули ружья подальше от себя, чтобы не отдавать их в руки врага. Когда шуаны приблизились к солдатам, те показали, что их патронные сумки пусты: все до последнего заряды были израсходованы.

Кадудаль направился к Ролану.

Все то время, пока длилась эта жестокая битва, молодой человек сидел и, не сводя глаз с поля, со взмокшими от пота волосами, прерывисто дыша, ждал. Затем, увидев, что успех на стороне противника, он закрыл лицо руками и склонил голову к земле.

Кадудаль подошел к Ролану вплотную, но тот, казалось, даже не слышал его шагов. Молодой офицер медленно поднял голову. По щекам его катились слезы.

— Распоряжайтесь мною, генерал, — промолвил он, — я ваш пленник.

— Ладно, — с улыбкой ответил Кадудаль. — Однако посланника первого консула не берут в плен: его просят оказать услугу.

— Какую? Приказывайте!

— У меня нет полевого госпиталя для раненых и нет тюрьмы для пленных. Возьмите на себя доставить республиканских солдат, раненых и взятых в плен, в Ванн.

— Как же так, генерал? — вскричал Ролан.

— Я поручаю их вам. К сожалению, ваша лошадь убита, так же как и моя, но у вас есть лошадь Золотой Ветви: возьмите ее.

Молодой человек сделал протестующий жест.

— Но разве в обмен на нее мне не достанется лошадь, которую вы оставили в Мюзийаке? — промолвил Жорж.

Ролану стало понятно, что, хотя бы по части откровенности, следует быть на уровне того, с кем он имел дело.

— Увидимся ли мы с вами еще, генерал? — спросил он, вставая на ноги.

— Сомневаюсь, сударь; меня дела призывают на побережье, в Пор-Луи, а ваш долг зовет вас в Люксембургский дворец.

(В то время Бонапарт еще пребывал в Люксембургском дворце.)

— Генерал, что мне следует передать первому консулу?

— Расскажите ему о том, что видели, а главное, скажите, что я чрезвычайно польщен его обещанием встретиться со мной.

— Судя по тому, что я видел, сударь, сомневаюсь, что у вас когда-нибудь появится надобность во мне, — ответил Ролан, — но, во всяком случае, помните, что у вас есть друг среди окружения генерала Бонапарта.

И он протянул руку Кадудалю.

Предводитель роялистов пожал ее так же искренне и так же доверчиво, как и перед боем.

— Прощайте, господин де Монтревель, — произнес он. — Полагаю, вы и без моего совета постараетесь оправдать генерала Харти, не так ли? Такого рода поражение приносит не меньше славы, чем победа.

Тем временем полковнику де Монтревелю подвели лошадь Золотой Ветви. Ролан вскочил в седло.

Он окинул взглядом поле боя, тяжело вздохнул и, еще раз раскланявшись с Кадудалем, галопом поскакал через поле, чтобы дожидаться на дороге в Ванн повозку с ранеными и пленными, которых ему предстояло доставить генералу Харти.

Кадудаль велел выдать каждому солдату экю в шесть ливров.

Узнав это, Ролан не удержался от мысли, что предводитель роялистов проявляет такую щедрость за счет денег Директории, посланных на запад страны Морганом и его несчастными сообщниками, денег, за которые те только что поплатились своей головой.

На следующий день Ролан прибыл в Ванн; в Нанте он сел в почтовую карету и два дня спустя приехал в Париж.

Узнав о его возвращении, Бонапарт тотчас же приказал Ролану явиться к нему в кабинет.

— Ну, — спросил он, увидев Ролана, — что представляет собой этот Кадудаль? И стоило ли тебе утруждать себя поездкой ради него?

— Генерал, — ответил Ролан, — если Кадудаль изъявит согласие встать на нашу сторону за миллион, дайте ему два и никому не отдавайте его за четыре.

Этот ответ, при всей его образности, не мог удовлетворить Бонапарта. И потому Ролану пришлось описать ему во всех подробностях свою встречу с Кадудалем в деревне Мюзийак, ночной поход, в котором шуаны столь удивительным образом вели разведку на марше, и, наконец, сражение, в котором, проявив чудеса храбрости, генерал Харти потерпел поражение.

Бонапарт от всей души желал иметь подобных людей на своей службе. Он нередко заводил с Роланом разговор о Кадудале, всякий раз ожидая, что какое-нибудь поражение предводителя бретонцев побудит его покинуть стан роялистов. Но вскоре настало время перевалить через Альпы, и, казалось, первый консул забыл о гражданской войне, отдавшись войне внешней.

20 и 21 мая он преодолел перевал Большой Сен Бернар. 31-го числа того же месяца он переправился через Тичино у Турбиго; 2 июня он вступил в Милан; ночь накануне 11 июня он провел в Монтебелло, беседуя с генералом Дезе, прибывшим из Египта; 12 июня армия заняла позиции на Скривии, и, наконец, 14 июня он дал бой при Маренго, в ходе которого, устав от жизни, Ролан, подорвал себя вместе с зарядным ящиком.

Хотя Бонапарту больше не с кем было беседовать о Кадудале, он постоянно думал о нем. 28 июня он вернулся в Лион, и остаток года его целиком занимали заботы, связанные с подписанием Люневильского мира.

Наконец, в первых числах февраля 1801 года первый консул получил письмо от генерала Брюна, в которое было вложено следующее письмо Кадудаля:

«Генерал!

Если бы мне надо было сражаться лишь с тридцатью пятью тысячами солдат, которыми Вы располагаете в Морбиане, я без колебаний продолжил бы борьбу, как делаю это уже более года, и посредством непрерывных стычек и набегов уничтожил бы их всех до единого. Однако на их место немедленно придут другие, и неизбежным следствием продолжения войны станут величайшие бедствия.