Экспресс Токио-Монтана - [31]
— Совершенно верно, — подтвердила она, как будто ничего тут нет особенного — продавать человеку такую машину.
Он немало перевидал хитрых продавцов старых машин, но эта бабуся могла заткнуть за пояс их всех. Что, черт подери, за машину она ему надумала всучить?
— Почему нет кузова? — спросил он машинально, как ребенок.
— Потому что это не машина, — ответила она.
— Что?
Старуха открыла гаражную дверь, и глазам их предстал автомобильный двигатель. Он лежал на полу посередине гаража.
— «Шевроле» пятьдесят третьего года? — проговорил мой друг.
— Двигатель, — сказала она.
— Двигатель? — спросил он.
— Да, двигатель, — ответила она.
— Я думал, вы продаете машину, — сказал он.
— С чего вы взяли? — спросила старуха, — У меня нет машины. Только двигатель. Пятьдесят долларов. Будете брать?
— Мне нужна машина, — сказал он. — Я еду в Калифорнию.
— Она склонилась над двигателем. — На этом до Калифорнии не доедешь, если вы только не соберете все остальное.
Благодарю вас, мэм.
Мой друг вернулся домой, достал газету, развернул ее на странице объявлений и уставился на строчки с «шевроле» 1953 года. Он прочел объявление раз пять или шесть. Каждое слово этого объявления он изучил так, словно читал первое издание Библии на китайском языке и желал убедиться в точности перевода.
Потом опять позвонил старухе. Телефон гудел, но она не снимала трубку. Мой друг ждал еще долго, затем нажал на рычаг.
«А что если она показывает это кому-нибудь еще?» — подумал он. Он почти видел, как они идут вокруг дома к гаражу. Он почти слышал, как этот кто-нибудь ёе спрашивает:
— А как двигатель? И старуха отвечает: — В прекрасном состоянии.
Моя прекрасная токийская леди
Время пить чай…
В Токио я смотрел «Мою прекрасную леди» в исполнении японской труппы. Я просто влюбился в японских актеров, когда они пели и танцевали в окружении декораций викторианского Лондона.
Взять хотя бы японского профессора Хиггинса — красавец, похожий на Рекса Харрисона, стоял на парадном крыльце лондонского дома 1890-х годов, сзади тянулась целая улица таких же лондонских домов, и он пел по-японски о том, как, надо полагать, любит японскую Элизу Дулиттл.
Наверное, думал я, в этих домах сидят викторианские японцы, слушают песню и надеются, что все будет хорошо.
Я вглядывался в окна декораций, но не видел там любопытных соседей — никто не выходил на крыльцо, улица была пуста. Может, они пьют чай в садиках.
У всех своя жизнь. Не могут же они просто так стоять и слушать, кто там о чем поет, тем более что не их это дело.
Рожденные ночью
Мое воображение влюблено в людей, которые умеют быстро и ловко ходить в темноте. Их движения прекрасно выверены — подобно святым, они добиваются во всем максимального эффекта.
Другими словами: они знают, что делают, как знает это рожденный ночью морской прилив. Их труд подобен работе шпионов, проворачивающих в темноте свои дела.
Но вот дело сделано, рампа вспыхивает, спектакль продолжается, и мы видим актеров уже не в гостиных элегантных викторианских особняков, а на улицах бедного лондонского района.
Не будь я писателем, я бы, пожалуй, пошел в рабочие сцены: бродил бы в темноте, как шпион-чародей, и уносил прочь мебель: диван, стол, пианино, — а с возвращением света водружал бы на их место улицы Лондона.
Актер через миллион лет…
Особенно внимательно я слежу за актером, который играет человека, намного старше себя. Инеем из белого вещества ему тронули волосы, и вот он вполне подходит к годам своего персонажа.
Это на самом деле вас и старит — когда изнашиваются кости, мышцы и кровь, сердце тонет в забвении, исчезают дома, в которых вы жили, и люди уже не уверены, существовала ли когда-нибудь ваша цивилизация.
МЕНЮ/1965
У Калифорнии под носом демографический взрыв. Сейчас в ней живет 20 миллионов человек, из них сорок восемь — на Улице Смерти в Сан-Квентине. В 1952 году на Улице Смерти жило двадцать два человека, а все население Калифорнии составляло 11 миллионов. Если дела и дальше пойдут такими темпами, в 2411 году в Калифорнии будет жить 500 миллионов человек, а на Улице Смерти — 2 тысячи.
Два дня назад я был в Сан-Квентине и разговаривал с начальником тюрьмы мистером Лоренсом Уилсоном. Поглядывая на Улицу Смерти, он сказал с некоторой досадой:
— Сорок восемь человек, и суд постоянно шлет новых. Если казнить их прямо сейчас, получится больше, чем за весь прошлый год по всей стране.
Начальник Уилсон в затруднении. Калифорния не казнит преступников с января 1963 года, когда сельхозрабочий по имени Джеймс Бентли исчерпал все возможности остаться ее гражданином.
Из сорока восьми обитателей Улицы Смерти больше половины находится там два года, а то и дольше. Двое — Мануэль Чавес и Клайд Бейтс — с 1957-го. В Калифорнии проходит не один год, прежде чем приговоренный попадает в газовую камеру. Кэрил Чессмен так долго пробыл на Улице Смерти, что ему пора назначать пенсию.
Улица Смерти, Калифорния. Что это значит для меня как писателя и гражданина этого штата? Я решил выяснить. Позвонил в Сан-Квентин, трубку снял помощник начальника тюрьмы Джеймс Парк. Я спросил, можно ли посетить Улицу Смерти.
По-дружески, почти фамильярно он ответил, что это не поощряется.
«Ловля Форели в Америке» — роман, принесший Бротигану популярность. Сатира, пастораль и сюрреалистическая образность легко и естественно сочетаются в нем, создавая неповторимую картину Америки. В нем нет четкого сюжета, как это свойственно Бротигану, зато полно колоритных сценок, виртуозной работы со словом, смешных зарисовок, фирменного абсурдного взгляда на жизнь, логики «верх ногами», трогательной специфической наивности и образов, создающих уникальную американскую панораму. Это некий калейдоскоп, который предлагается потрясти и рассмотреть. Книга проглатывается легко, на одном дыхании — и на отдыхе, и в деловой поездке, и в транспорте, и перед сном.
Уморительная, грустная, сумасшедшая книга о приключениях частного детектива, который однажды ночью оказывается на кладбище Сан-Франциско в окружении четырех негров, до зубов вооруженных бритвами; чья постоянно бранящаяся мамаша обвиняет его в том, что четырех лет от роду он укокошил собственного отца каучуковым мячиком; и в чьем холодильнике в качестве суперприза расположился труп.На норвежский язык «Грезы о Вавилоне» переводил Эрленд Лу.
Впервые на русском языке роман одного из главных героев контркультуры 1960-1970-х годов. Первая книга издательского проекта "Скрытое золото XX века", цель которого - заполнить хотя бы некоторые из важных белых пятен, зияющих на русской карте мировой литературы. Книжный проект "Скрытое золото" начинается с никогда прежде не издававшейся на русском языке книги Ричарда Бротигана "Уиллард и его кегельбанные призы" в переводе Александра Гузмана. Бротиган не похож ни на кого, как и его книги, недаром их называют "романы-бротиганы".
«Ловля Форели в Америке» — роман, принесший Бротигану популярность. Сатира, пастораль и сюрреалистическая образность легко и естественно сочетаются в нем, создавая неповторимую картину Америки.
Сбивчивая хронология одной смертельной ошибки. Как часто мы упрекаем себя, переигрываем в голове ситуацию, "а вот если бы я сделал то, а не это, все бы было иначе". Вся жизнь главного героя сводится к фразе "если бы я купил гамбургер" - она крутится у него в мыслях на протяжении 30 лет, днем и ночью, без перерыва на обед. Странный мальчик, с детства помещенный в условия наблюдения за смертью, после роковой, ненароком допущенной оплошности будет обвинять во всем себя. Дикая тяга к подсматриванию за похоронами из-под отдернутой занавески, болезненная дружба с дочкой похоронщика - девочкой с холодными руками и отчаянные рассуждения о том, что если он будет делать вид, что не боится ее пальцев, то она придет к нему на похороны и он не будет одинок - все это лишь точка отсчета для финального кадра, после которого время остановится. Бротиган пишет ласково, будто гладя по голове всех своих неординарных персонажей, опустившихся на дно.
«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.
Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.
Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.