Экспресс-курс по русской литературе. Все самое важное - [24]

. В его бумагах, которые исследователи датируют последними годами XVII века, сохранились наброски русских и украинских песен о любви, разлуке, о молодце, тоскующем по девице, о девице, ждущей молодца из дальнего похода… Его перу принадлежат легкие, нежные, выразительные строки. Например, такие как:

Ой, коли любишь, да не забывай же,

Ой, коли не любишь, да не поминай же!

Не так будет сердцу моему тяженько вздыхати,

Коли тебя, мой нелюбы, буду вспоминати[25].

Интересно, что в песнях Квашнина-Самарина лирический герой – чаще девушка:

Красота ль моя красота

Целуй меня миленкой

Згинь моя молодость

Пропади красота моя

Дуброва дуброва зеленая[26].

Квашнин-Самарин, человек образованный, отдал дань и силлабическому стихосложению:

И со слез, мой друг сердешной, ясны очи помутилис,

Со вздыханья, мой надеже, ретиво сердцо надселось.

Или то тебе, друг мой, годно, что меня уморити?

И тебе, моя надежа, ни хитро то учинити,

Лише б Богу не дати тебе бы о том ответу

И что уморити без своего привету.

Но силлабические опыты его, кажется, уступают тоническим по лирической силе, выразительности, живости чувства. Да и не рассчитана силлабическая поэзия на то, чтобы говорить о любви, – она по сути своей предназначена для дидактики.

А русской поэзии еще предстоит научиться говорить о любви, выработать для этого свой язык, свою систему образов – и это будет очень долгий путь.

Поэт и государь

Поэзия Петровского времени по-прежнему дидактична. Это не свободное излияние чувств, а выполнение поставленной задачи. Чаще всего это по-прежнему проповедь – или, учитывая изменившиеся времена, – публицистика.

Петр I очень заботился о распространении своих идей в обществе – для этого ему нужен был и театр, и основанная им первая русская газета. И конечно, ему нужны были талантливые ораторы, которые могли бы объяснять народу суть происходящих перемен. Главным местом для разговоров с народом напрямую оставался церковный амвон, главной формой разговора была проповедь. Поэтому Петр призывает к себе начитанных, образованных, хорошо владеющих словом проповедников.

Одним из них стал Стефан Яворский, игумен Пустынно-Никольского монастыря, которому Петр предложил архиерейскую кафедру в Рязани, когда услышал его проповедь на похоронах фельдмаршала Шеина. Стефан Яворский затем сделал серьезную карьеру, став президентом Синода после упразднения патриаршества, – однако служебные обязанности его тяготили, так же как и близость к двору: Стефан Яворский быстро разочаровался в политике Петра и стал его противником. В творческом наследии его основное место занимают проповеди, превосходные образцы ораторского искусства эпохи барокко – тяжеловесные, перегруженные аллегориями, метафорами, сложными сравнениями, риторическими фигурами (недаром он был автором учебника риторики). Стихи занимают сравнительно небольшое место – и это в первую очередь стихи на злобу дня, например, «Стихи на измену Мазепы, изданные от лица всей России».

Изми мя, Боже, – вопиет Россия, —

От ядовита и лютаго змия,

Его же ждаша адския заклепы, —

Бывшаго вожда Ивана Мазепы.

Ах! Тяжку горесть терпит мати бедна,

Утробу мою снедает ехидна.

Кто мне даст слезы, якоже Рахиле?

Восплачу горько в моем смутном деле[27].

Стефан Яворский писал стихи на русском, церковнославянском, польском и латыни. В стихах его заметно барочное влияние: столь популярная в культуре барокко тема смерти, мимолетности жизни особенно ясно звучит в его эпитафии Димитрию Ростовскому:

Взирай с прилежанием, смертный человече,

Како век твой проходит, а смерть недалече…

Эта эпитафия стала популярным духовным песнопением, ее текст часто помещали на лубочных картинах с изображением смерти в виде скелета и ангела с мечом, приходящих за человеком.

Куда более разнообразно поэтическое наследие Феофана Прокоповича, который – по мере отстранения Стефана Яворского от дел – стал фактически главой Русской церкви, а затем и юридически – главой Синода.

Феофан Прокопович – в отличие от консерватора Стефана Яворского – был очень близок по духу Петру I. Он учился в Киеве, в Польше, затем в Риме, где изучал не только богословие, но и поэзию, историю, риторику, философию. С кафедры проповедника он объяснял смысл реформ, защищал мирскую власть, говорил о пользе знаний и необходимости просвещения для искоренения пороков. В своей трагедокомедии «Владимир» (так автор сам обозначил жанр произведения) он изобразил противостояние князя Владимира языческим жрецам, которых назвал Жеривол, Пиар и Курояд, – но, конечно, зритель понимал, что здесь изображены отношения царя Петра и духовенства, которое сопротивляется его реформам. Именно «Владимир» заложил традицию создания трагедий на материале отечественной истории. Кстати, сатирическим изображением духовенства в своей трагедокомедии он не ограничился: даже в «Духовном регламенте», законе, определявшем положение Православной церкви, который он написал по просьбе царя, Феофан Прокопович сатирически изображает духовенство, в особенности монахов – тунеядцев и мятежников: «Разсуди всяк благоразумный, сколько тысящ в России обретается ленивых таковых прошаков, толикож тысящ не делают хлеба, и потому нет от них приходу хлебнаго. А обаче нахальством и лукавым смирением чуждые труды поядают, и потому великий хлеба расход вотще. Хватать бы таковых всюды, и к делам общим приставлять»