Эксперт, 2013 № 20 - [46]

— Но против чего? — Он за свободу. — За какую свободу? — За свободу самовыражения. Общество ведь нуждается в свободе самовыражения. — Вот этого дегенерата? — Да. Но он не дегенерат. Он имеет свое мнение. — Какое мнение? — Он пляшет голый. — Это о чем говорит? — Он так выражает свою личность. Пусть он пляшет голый, потому что таким образом он реализует себя, и мы его поддерживаем, и это интересно.

Его пакуют в розовые ленты, его продают в галереях. Этого образуется очень много, и это замещает реальный социальный протест. Словацкие рабочие на заводах «Форда» не умеют плясать голыми в галереях, им не хочется раздеваться, им хочется одеться. Они бы предпочли, чтобы им купили какую-нибудь спецовку, не то что свою снять. Им говорят: если бы вы протестовали как этот, который осмысленно пляшет голым, а вы-то просто есть хотите. Это же совершенно глупый протест. Вы протестуйте на уровне личности, а не на уровне животных инстинктов. — Есть мы хотим. — Это всякий дурак есть хочет. Вы душу выразите, как этот человек без штанов.

Авангард стал вакциной против революции, против любого протеста. Он симулирует процесс, гламурным образом встроенный в рыночную систему. Точно так же и Болотная площадь — это тот же самый авангард: «Что мы делали? Мы шли на Болотную, придем еще». Это ровно то же самое, как «я плясал в галерее без штанов, и еще приду, и снова сниму штаны».

—Нонебудетлитаинтеллигенция,новаяинтеллигенция,окоторойвыговорите,представлятьопасностьдлятойчастивласти,котораянехочетперемен?Нестанетлионаврагом?

— Я не думаю, что интеллигенция может быть врагом. Интеллигенция по роли своей адвокат народа перед властью, она рассказывает власти о том, что реально происходит в мире. И в этом качестве она отвечает за историю перед народом. Она не может плюнуть в эту историю, она не может сказать, что вы живете на помойке потому, что вы такой рабский трусливый народ и вся история у вас второго сорта, а я от вас ухожу, отряхну прах ваш с ног своих и уйду куда-то туда, где настоящая цивилизация, настоящие истории. И как только эта новая интеллигенция эту историю возьмет как свою и с ней в руках повернется к начальству, к власти, тогда власть сама должна будет решить, является она ее партнером или нет.

—Дореволюционнаяинтеллигенция…Недовелалионаиз-засвоейлюбвикнародустранудореволюции?Неможетлинассейчасожидатьтожесамое?Интеллигенциявыступитадвокатом,властьнеуслышит,иинтеллигенцияповедетнановыйштурм…

— Второго такого случая не произойдет. Я не вижу для этого никаких исторических предпосылок. Тогда интеллигенция говорила от имени народа. А народ в какой-то момент и вправду захотел освободиться, стал жечь усадьбы, и интеллигенция на него обиделась. Она сказала: мы-то тебя хотели погладить по голове и немножко защитить, но мы себе не представляли, что тебе правда захочется освободиться. Мы-то думали, что ты жил крепостным, мы тебе пастилы купим, поплачем с тобой, Ярошенко нарисует «Всюду жизнь». Но не имели в виду, что ты со штыками усадьбы пойдешь захватывать. Ты как-то нас неверно интерпретировал.

Когда мы говорим о сегодняшней позиции московского интеллигентного человека, надо понимать, что она во многом сформирована той прошлой обидой. Тогда так обиделись на народ, что до сих пор простить не могут. Любопытно то, что не все интеллигенты и тогда так сказали. Так не сказали Лев Толстой, Блок, Маяковский, Пастернак, Цветаева.

А вот у Ахматовой есть известная строчка «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». Мне эта строчка ужасно не нравится. Я вижу в ней столько барства: «Я была тогда с моим народом…» Я вижу какую-то мадам Грицацуеву. Почему с моим народом? Ты что, помещица, что ли? И это в благородном «Реквиеме», где звучат патетические ноты. А вот Платонову мысль, что народ не прав, не приходила.

—Платоновбылчастьюнарода?

— Частью народа. Для меня интеллигент — Пастернак: «Превозмогая обожанье, Я наблюдал, боготворя. Здесь были бабы, слобожане, учащиеся, слесаря».

—Последнийвопрос.Навашвзгляд,демократияможетвозродитьсякакклассическая?

— Это очень хороший вопрос. Если понимать идею западной демократии не в обязательном союзе с рынком и не в противопоставлении социальной идее, то такая демократия является в каком-то смысле идеалом Европы. И Европа будет к ней стремиться. А то, что дискредитировано, — это сочетание прогрессизма и демократии. Прогрессизм опасен тем, что он предполагает социальный дарвинизм как следующий этап своего осуществления. Тогда демократия дрейфует к тираническому устройству, что постоянно происходит на наших глазах. Отсюда бомбежки Ирака, как сейчас мрачно шутят: «У вас демократия построена? Нет? Тогда мы летим к вам».

И здесь придется произвести в умах процедуру отделения историзма от прогрессизма. Это связалось в умах. И как только произойдет отторжение идеи историзма от идеи прогрессизма, то к идее демократии вернется ее первоначальный блеск. Я думаю, что тогда демократия снова станет и целью, и идеалом общественного развития. Чего же плохого в демократии? Демократия ничем не дурна.